Весталка. История запретной страсти - Жюльетт Сапфо

С обвинительной речью к собравшимся в зале обратился от имени императора Тит Виний.

– Огонь Весты осквернён! Нанесено страшное оскорбление народу Рима и законам наших предков! – воскликнул Виний, вперив в подсудимого метавший молнии гнева взор.

Краткое вступление обвинителя было встречено шумным одобрением почти на всех скамьях и бурным порицанием на галерее.

Когда шум постепенно утих, Виний продолжил:

– Приступаем к суду над Марком Блоссием, уроженцем Кампании и гражданином Рима, по обвинению в совращении жрицы Весты и нарушении законов государства.

Окинув зал беглым взором, обвинитель обратился к подсудимому:

– Ты отказался от помощи прокуратора*. Значит ли это, что тем самым ты признаёшь себя виновным по всем пунктам обвинения?

– Это значит, что я сам буду защищать себя, – с невозмутимым видом ответил Марк Блоссий.

– Итак, чтобы доказать, насколько справедливо правосудие государства, я начну перечень пунктов обвинения, представленных заявлениями свидетелей, – снова заговорил Виний.

Спокойно и неторопливо перечислил он улики, тщательно подготовленные Деллией с одобрения Ливии. Сначала выступили свидетели, раскрывшие последствия безграничной развращённости и безнравственности таких законоотступников, как Марк Блоссий и его ранее осуждённый и затем помилованный брат. Здесь были отец пожелавшей избавиться от беременности и умершей вследствие знахарского вмешательства девушки; жених, чья свадьба не состоялась из-за обнаружившихся добрачных связей невесты с совратившими её мужчинами; муж, оскорблённый изменами жены. И так без конца – доведённые до отчаяния, разрушенные семьи, несчастливые браки, униженные супруги. В толпе поднимался гневный ропот.

Марк слушал показания свидетелей с безразличным выражением лица. К чему вся эта комедия? Обвинять его в чужих грехах глупо и смешно. В самом деле, он виноват не больше или ненамного больше, чем любой из сидящих в зале. Ни для кого в Риме не секрет, что завещанные предками законы добродетели уже не восстановить никакими декретами, что наступило время крушения нравственных норм, что брак и семья перестали быть ценностью в обществе, а их место заполнил разврат. И разве сам Август, от имени которого правили сейчас правосудие, мог бы похвастаться безупречной супружеской жизнью и благонравием?

Но вот перешли к свидетельским показаниям непосредственно об осквернении священного очага Весты.

Марк внимательно слушал разоблачавшие его речи, которые обнажали перед гражданами его гнусные намерения в отношении жрицы Весты. Тут было много такого, что казалось ему подозрительным. Более всего Марка поразило сообщение о наличии среди прочих документов обвинения письма, в котором он якобы просил свою «любовницу» не мешкая приехать к нему в лагерь. Марк не верил своим ушам. Он был уверен, что никогда не писал Альбии ничего подобного. Теперь всё стало ясным для него: и неожиданный приезд Альбии, и появление посланников Ливии, и его арест. Он догадался, кому был нужен этот суд и кому он был полезен.

– Ложь! – громко сказал Марк. – Я отказываюсь признать себя виновным в этой лжи! Я отвергаю ложное обвинение и настаиваю на своём гражданском праве!

По галерее пробежал одобрительный шёпот.

– Содержание этого письма ясно и неопровержимо доказывает преступный характер намерений подсудимого, – невзирая на протест обвиняемого продолжал Виний. – Лестью и красноречием, хитростью и признаниями в любви он пытался вызвать страсть в сердце неискушённой невинной девушки, пытался поколебать её уверенность и склонить к пагубной близости.

С этими словами Виний потряс в воздухе зажатым в руке свитком папируса.

Присмотревшись к нему, Марк узнал свою печать с изображением выходящей из морской пены Венеры.

– Подсудимый по-прежнему отрицает, что писал это письмо? – спросил Виний после прочтения послания, в котором каждое слово было выстрадано в дни разлуки Марка со своей возлюбленной, каждая строка пронизана искренними чувствами.

– Это письмо действительно писал я, – ответил Марк глухим голосом. – Однако что касается просьбы к весталке приехать ко мне в лагерь, я продолжаю утверждать, что данная приписка была сфабрикована моими личными недругами. Полагаю, суду будет нетрудно проверить, что она написана не моей рукой.

– Как явствует из текста и почерка постскриптума, твоё пожелание увидеться с весталкой под предлогом расставания из-за якобы одолевшего тебя смертельного недуга было косвенно выражено кем-то из твоих товарищей. Мы опросили всех, кто был в те дни рядом с тобой, Марк Блоссий, и ни один из опрошенных не признал этот почерк своим. Было ясно, что все они видят это письмо впервые. Из этого следует, что с целью завлечь жрицу ты для пущей убедительности прибегнул к хитрой уловке – изменению почерка.

– Я продолжаю отвергать это ложное обвинение, – упрямо проговорил кампанец. – Клянусь всеми богами Рима, я не просил весталку приехать ко мне на свидание. Я не перестану утверждать это даже под пыткой.

– Стало быть, во всём виноваты твои враги и сама весталка? Но, насколько мне не изменяет память, во время ареста ты убеждал меня в невиновности жрицы Весты. Сотня свидетелей подтвердит эти слова так же, как и твоё заявление о готовности одному нести наказание за попытку совращения.

Виний выждал, пока оглушительный гул заполнил весь зал, перекатываясь из одного его конца в другой, затем призвал собравшихся к порядку и нетерпеливо спросил у подсудимого:

– Так что же, Марк Блоссий, продолжаешь ли ты отвергать этот суд и выдвинутые против тебя обвинения?

Прежде чем ответить, кампанец оглядел зал и среди многих знакомых ему лиц увидел бледное лицо брата, а рядом с ним – замершего в напряжённом ожидании Овидия. Затем взгляд его переместился вниз, и Марк вдруг ощутил ненависть, с какой взирала на него сейчас эта публика, чуждая ему, презирающая его и злорадствующая над ним. И впервые за всё время он поверил в то, что совершил святотатство, что его безумная страсть к весталке – кощунство, преступление. И на вопрос обвинителя он ответил одним лишь коротким «нет».

Виний даже покраснел от удовольствия.

– Именем императора Цезаря Августа объявляю! Марк Блоссий, уроженец Кампании, гражданин Рима, обвинён и признан виновным в таких преступлениях, как законоотступничество, прелюбодеяние и совращение жрицы Весты, во искупление коих должен быть наказан со всей суровостью Римского государства. Как известно из истории судебной практики, совратителей весталок до смерти засекали розгами на Комиции. Призываю судей и присяжных проголосовать именно за этот вид наказания для Марка Блоссия, а его земельные владения в Кампании конфисковать и объявить собственностью государства.

Голос Виния, звонкий и торжественный, прозвучал в мёртвой тишине, точно сигнал военной трубы в пустыни.

– Обвинитель, вероятно, хотел сказать, что кампанские земли, которыми на протяжении столетий владел мой род, должны перейти в собственность не государства, а того, кто им управляет. Всем известно, что эти владения лишь по счастливой случайности не попали в список проскрипций, из-за чего кое-кто и по сей день не обрёл покоя, – неожиданно дерзко заявил Марк, меняясь в лице.