В оковах страсти - Дагмар Тродлер

— Почему ты делаешь это?

Он, удивленный, даже прекратил свое занятие.

— Что?

— После всего, что сделал с тобой мой отец, ты все еще хочешь скакать к нему, чтобы предупредить?

Я сомкнула колени и зажмурилась.

— А что, для тебя было бы лучше, если бы Клеменс сжег замок дотла? — Он медленно натягивал через голову рубашку — Ты, наверное, удивляешься, почему я сразу не перешел на сторону Клеменса? Я бы мог ему все выдать. Все. Ведь я знаю каждый уголок этого замка. — Он прислонился плечами к стене и взглянул на меня. Váendiskona.[10]Как легкомысленно вы относитесь к моему слову, графиня.

— Но ты ничем не обязан моему отцу. Почему ты хочешь предостеречь его?

Некоторое время он не отвечал на мой вопрос, лишь рассматривая меня. На душе у меня стало тяжело.

— Возможно… — Он сделал глубокий вдох и откинул голову. — Возможно, так как это… возможно… потом что вы сегодня ночью остались здесь. Я не знаю. — Он вновь стал пристальным взглядом изучать меня. — А это сейчас так важно?

«Потому, что вы сегодня ночью остались здесь». Я попыталась улыбнуться.

— Возможно.

На секунду солнце осветило затхлую каморку и прогнало злых духов, которые невидимо бродили возле нас. И на мгновение я поверила, что все снова будет хорошо.

— Будьте добры, протяните мне одежду.

Он попытался встать.

— Я доставлю донесение, — смело и решительно заявила я. — Ты останешься здесь.

Лицо его невольно исказилось.

— Вы с ума сошли. Не можете же вы одна весь маршрут…

— Могу. Оставь свои опасения.

— Fifla![11]Это легкомыслие. Я запрещаю вам…

— Не старайся!

И откуда у меня взялось мужество так возражать ему, сейчас, когда я знала, кем на самом деле он был? Что-то изменилось в главном, но, несмотря на это, мы казались такими, какими были вчера. Краснея, я попыталась запихнуть толстую косу под капюшон и вновь зашнуровала сапоги.

— Я прошу вас — не делайте этого.

Он серьезно посмотрел на меня. Мне удалось выдержать его взгляд. Замку грозила опасность, он сам сказал об этом только что — а я не должна была скакать туда, чтобы предупредить о нападении?

— Ну хорошо. — Он тихо вздохнул. — Делайте все, что вам угодно.

Кивнув, я уже хотела подняться с места, но тут он схватил меня за руку.

— Элеонора! Когда приедете в замок, оставайтесь там, у вашего отца. Вы будете в безопасности.

— А ты?

Ловким движением я вырвала из его руки свои пальцы.

— Я что-нибудь придумаю. — Он перевернулся, опершись на локти. — Обещайте мне остаться там. — Настойчивая нотка в его голосе не ускользнула от моего внимания, как и то, что его рука, обхватившая мое запястье, дрожала. — Обещайте мне это, Элеонора.

— Обещай мне оставаться здесь.

Я завязала на узел накидку. Эрик протянул мне мой меч.

— Æ og æ standask ráđ yđur kvenna.[12]Крест с вами, графиня Зассенбергская. Имейте это в виду, — услышала я его слова, когда за мной захлопнулась дверь.

То чтó есть человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты посещаешь его?

(Псалтирь 8:5)

Планам моим не суждено было сбыться. После бешеной скачки по бездорожью, во избежание быть схваченной воинами Клеменса фон Хаймбаха, я поспешила, вся еще в дорожной пыли, в зал, где мой отец проводил с мужчинами военный совет. Оружие, прислоненное к табуреткам и лежащее на столах, сверкало, а на лицах его владельцев отражался азарт предстоящих боев.

Я бросилась к отцу и рассказала ему без обиняков, что знала. На мгновение воцарилась такая тишина, что можно было услышать, как пролетела муха. Никто и не подумал спросить меня о том, где я добыла эти сведения и откуда такая осведомленность…

— Этому можно верить? — в полной тишине спросил отец.

— Безоговорочно. Войска выступили, они уже в пути. Прикажи вывести из посада людей, у вас в запасе только сегодняшний день…

— О Всевышний! — воскликнул один из рыцарей.

— Клеменс хочет начать войну в Страстную неделю… — Отец был вне себя. Ища помощи, взгляд его остановился на нашем духовнике, сидящем в конце стола и с интересом прислушивающемся к разговору. — Он хочет заставить меня осквернить дни Страстной недели и мои молитвы о спасении души превратить в фарс… — Сделав три огромных шага, отец оказался возле патера и схватил его за грудки… — Патер, скажите мне, что я должен делать? Бог накажет меня, если я включусь в эту чертову игру!

Патер Арнольд высвободился от крепкой хватки и оправил свою рясу. Втайне я подивилась тому, насколько спокойно он воспринимал услышанное.

— Если безбожник вас вынуждает, господин, то у вас нет выбора. Но вы будете сражаться на стороне Господа. Подумайте, ведь ваша обязанность — защищать жизнь своих подданных. Бог будет с нами в борьбе со злом, которому присущи жажда наживы и безбожие. Начинайте подготовку. Я проведу мессу, а сострадание Господа отмолит нам наши грехи. Ну, смелее, господин.

Он благословил моего отца и его окружение, раскланялся и покинул зал, направившись к часовне. Затаив дыхание, все смотрели вслед маленькому клирику. Как советник моего отца, он, как всегда, сохранил спокойствие. Уже не в первый раз я наблюдала, как перед лицом грозящей опасности он как бы вырастал в глазах окружающих, умело заставляя людей поверить в свои силы.

Отец вновь взял себя в руки.

— Черт возьми этих хаймбахцев… Мы отразим их атаки, мужики, да простит нас за это Господь! Где карты? Приготовьте перья и угольные карандаши, быстро!

С каждой минутой обо мне забывали все больше и больше, все говорили одновременно, забрасывая друг друга планами и предложениями. На столах закреплялись большие пленки из кожи; батрачек, намеревавшихся убрать грязную посуду, прогнали. Два рыцаря, опустившись на колени, вполголоса читали одну за другой молитву «Отче наш», предполагая, наверное, что молитвы патера будет недостаточно. Остальные же сгрудились за большим столом. Я слышала, как стучали кулаки по столешнице, а также воинственный топот ног. Когда одна из батрачек разлила по кружкам пиво, я воспользовалась моментом вместе с ней пройти в кухню, чтобы там найти что-нибудь съестное. Никто не обратил на меня внимание, когда я возилась у котла с супом, чтобы потом, забившись с чашкой в угол, хоть немного утолить мучным супом жуткий голод. Батрачки возбужденно кудахтали о чем-то, некоторые плакали от страха. Пришла фрау Гертрудис и, утешая, прижала головы некоторых из них к своей большой груди, ища меня глазами. Я поставила пустую чашку на пол и выскользнула из кладовой.