Ой, мамочки - Дороти Кэннелл

Я едва не бросилась ей на шею и не выплакала все свои беды. Удержал меня только страх, что моя юбка расползется еще выше, а также то, что Соланж, будучи француженкой, вполне может счесть не только приемлемым, но и tres bien для мужчины иметь любовницу. Меньше всего мне хотелось прослыть занудой.

— Эти круги у вас под глазами… вы тоже не смогли уснуть после того вопля? Но, надеюсь, нам больше не придется подскакивать в постели. Мистер Грогг и мадемуазель Дивонн отбыли. И даже не попрощались. Если только… — Она поправила мой воротничок. — …Если только не считать прощанием то, что я нашла на своей подушке прошлой ночью.

— Слизняка? — ужаснулась я.

— Non! Это было бы очень любезно. Кто-то украл у моего Венсана рецепт "Супа для старушек" и приколол его к подушке. Мой дорогой супруг боится поднимать шум, потому что думает, будто это проверка его силы духа.

— О боже. — Почему-то мне вдруг вспомнились слова Бена, что Бинго несколько раз за вечер просился "выйти".

Вместе мы вошли в столовую. Полная уверенности, что никогда в жизни больше не захочу есть, я вдруг обнаружила, что не в силах сопротивляться соблазнительному аромату, сочившемуся из буфета.

— Скажите, а Пипс переправил чету Грогг в Грязный Ручей на лодке? — спросила я Соланж.

— Что? — раздался скрипучий смех. — Чтоб я пустил в свою лодку людей, которые тайком пронесли в этот дом соду? Да только через их трупы! — Пипса солнечный свет пощадил куда меньше, чем графиню. Льдистые голубые глаза, смотревшие сквозь щелочки век, напоминали пуговичные петли с обтрепанными краями. Его изборожденное морщинами лицо и лысый череп смахивали на резиновую маску — которая велика ему на пару размеров. Оставшаяся его часть представляла собой связку костей, заброшенных в темный костюм.

— Как же уехали Джим Грогг и Дивонн? — спросила я.

А пропавшие ножи, оказывается, мне не привиделись. На стене висело только четыре штуки. Две крепежные скобы пустовали.

— Не знаю и знать не желаю! — Пипс закатил глаза, продемонстрировав желтоватые белки. — У меня и так забот полон рот, все ломаю голову, что моя новая благородная хозяйка, мисс Мэри Фейт, делает целый день в своей комнате.

— Увековечивает ваше имя. — Соланж налила себе кофе.

Пипс поежился.

— Не то что ее матушка, вот уж две большие разницы! Когда здесь поселялась мисс Теола, минуты спокойно посидеть нельзя было! Носилась по дому как ураган, спотыкаясь об свои пышные юбки. То вдруг начинала сшибать с рояля украшения. То кричала, требуя, чтобы мы с Джеффриз пели вместе с ней. — Мозолистыми руками он уложил несколько виноградин на блюдо с копченой семгой. — Вот так, достаточно! Вы, дамочки, меня извините, но я откланяюсь. — Сжав костлявые кулаки и согнув руки в локтях, он медленно заковылял к двери.

— Бога ради. — Графиня опустила кофейную чашку, изогнув губы в улыбке. — Мы его еще увидим. Венсан говорит, что Валисия Икс велела Пипсу переправить всех желающих на материк. Ничего, не переломится! Ему все равно надо забрать багаж мисс Задсон. А сейчас я иду рисовать себе новое лицо. И миссис Хоффман тоже, так что и вы, Элли, присоединяйтесь!

Я пообещала, и она ушла. А почему бы и нет? Помимо прочих прелестей, Грязный Ручей хорош еще и тем, что там стоит черный автомобиль, ключи от которого в моей сумочке, вместе с дорожными чеками. Не лучше ли будет для всех заинтересованных сторон, если я сяду за руль и укачу в бескрайние дали?

"Гордыня не к лицу тебе, Элли!" — любила повторять тетушка Астрид. Мама выражалась иначе: "Милая, высоко задрав нос, ты не увидишь, куда идешь". Слеза скатилась по этому самому носу и шлепнулась мне на губы. Черт! Во что превратятся мои ресницы! Как там говорится: лихорадку лечат голодом, а разбитое сердце — вкусной едой?

Я в нерешительности зависла между двумя кастрюлями, выставленными на буфете черного дуба, и тут вошла Джеффриз. К счастью, в комнате царил полумрак; карлица наверняка не заметит, что я плакала.

— Чего разнюнились?

— Аллергия на пыль, — огрызнулась я.

Вылитая колдунья Гингема. Униформа служанки смотрелась на Джеффриз так же, как на мне балетная пачка — когда мне было восемь лет и я была примерно ее роста. А уж эти кудряшки, будто пакля, и лицо как дверной молоток! Увидишь такое в зеркале поутру — и сляжешь навечно. Карлица оттеснила меня от буфета и заступила в караул возле шеренги кастрюлек и стопки тарелок. Мне что, надо купить билет, чтобы меня обслужили? О черт! Она приподняла крышку, и оттуда вырвался непревзойденный аромат томатов, пряностей, усиленный беконом. Помешав большой ложкой, Джеффриз подняла следующую крышку. На сей раз дивный аромат буквально осел на моем языке. Пропитанные бренди фрукты, уваренные в клейкую, тягучую массу.

В животе у меня громко заурчало.

— Вы что-то сказали? — Джеффриз сунула огромный, с себя ростом, половник в миску с омлетом, приправленным сыром, сметаной и луком. — Вам что, язык прищемило?

— Я бы хотела попробовать… вот это все.

Вперив в меня красноватые глазки, она ткнула пальцем в три тарелки, которые я протянула:

— Запасы, что ли, в своем комоде делать собрались?

— Яйца есть яйца, а помидоры есть помидоры — незачем их смешивать.

— Ну вы и чудачка! — Как ни странно, это прозвучало комплиментом. — И бумажные тарелки, наверно, не любите?

— Терпеть не могу.

Она шмякнула кусок омлета на одну из моих тарелок белого фарфора с голубой каемочкой.

— Вот и я говорю Пипсу, что бумажные тарелки больше всего прочего и способствовали падению старых добрых Штатов. В давние времена, когда я была костюмершей у Теолы Фейт, а Его Тупость служил швейцаром в театре, люди умели красиво принять гостей.

Я протянула еще одну тарелку.

— А что она собой представляет — мисс Фейт? Из того, что я слышала (лучше не упоминать о нашем знакомстве с Мэри), у меня сложилось впечатление, что вы мало с ней видитесь.

На манер вертящейся двери, Джеффриз повернулась другой своей стороной — не самой приятной.

— Она босс, вот что она такое! И больше я ничего не скажу. Покуда в этом доме находится женщина, которая называет себя ее дочерью. У этих стен не только уши, но и рты! — Под напором ее страсти я невольно попятилась. — Она и нас с Пипсом прописала в этой своей книжке. Имена, правда, другие дала — видать, засовестилась, негодница. Ну так что с того? Думаете, я себя не признала? Прыгучие кудряшки и улыбка колдуньи. Скажете, не похоже?

Так! Надо живенько сменить тему.

— Должно быть, у вас сейчас масса забот, но, по крайней мере, на две меньше, после отъезда Гроггов. Кто отвез их в Грязный Ручей?

— Только не я. А вы как думаете?

— Н-не знаю… — Я отшатнулась от ее половника.

— И не вздумайте молчать, если кто из кандидатов посмел сунуть весло в реку. Слыхали, небось, правила: никому из них не дозволено покидать остров. Вы все, помощнички, дурака валяли — значит, остается только она.