Секрет бабочки - Кейт Эллисон

Флинт наклоняется вперед, моргает.

— Ло… я действительно думаю, что мы должны поставить точку. Они уже арестовали охранника… он это сделал.

— Но почему Марио солгал? — протестую я. — Он как-то с этим связан. Может, он что-то знает. — Я достаю пятерку из кошелька и кладу на стол, быстро выскакиваю из кабинки. Флинт следует за мной, хватает за руку, прежде чем я успеваю рвануть к двери, смотрит мне в глаза. — Что? Ты не идешь?

— Ло. Послушай меня. — Он кладет руки мне на плечи, его лицо напряженное и серьезное. — Ты должна угомониться. Охранник в тюрьме. Полиция никого не сажает в тюрьму, не имея веских оснований, что ему там самое место.

— Да… разумеется, потому что копы никогда не ошибаются. — Я вырываюсь из-под его рук. — Сначала ты говоришь мне, что не надо лезть в это дело, потом говоришь, что хочешь мне помочь, а теперь снова говоришь, чтобы я отступилась! Меня от этого тошнит — от твоих секретов! — взрываюсь я, игнорирую взгляды других посетителей. — Почему бы тебе хоть раз не сказать мне правду?

Он возвращает руки мне на плечи, на этот раз сжимает их сильнее.

— Ло. Я забочусь о тебе. Я хочу, чтобы ты была в безопасности, понимаешь? Это правда. Это все, чего я хочу. И, — продолжает он мягко, — и ты не думаешь, что твоя одержимость эти делом, одержимость Сапфир, дает тебе возможность отвлечься от собственных проблем?

Я вновь вырываюсь из его рук.

— Моих проблем? — переспрашиваю я. — Да что ты знаешь о моих проблемах? Ты совершенно меня не знаешь. Ты ничего не знаешь!

Флинт качает головой, выглядит так, будто сейчас заплачет.

— Ло… я не хотел… я…

— Ты лжец, — выплевываю я с раздувающимися ноздрями. — Это все, что ты делаешь… все, что делал. Ты говорил, что не заглядывал в «Десятый номер» целую вечность, но ты там бывал. Ты говорил, что понятия не имеешь, кто такая Сапфир, но ты ее знал. Все, все, что ты говорил, вранье, — я смотрю на него, ярость слепит меня, — ему в глаза, глаза человека, который думает, что я недостаточно хорошая и недостаточно сильная.

Меня переполняет желание плюнуть, собрать во рту всю слюну и яростно выплюнуть в него, но я сдерживаюсь. Мои ноги не могут устоять на месте, кричат на остальное тело. Идти. ИДТИ!

«Немедленно, — шепчет Сапфир, обращаясь ко мне из каждого динамика миниатюрных музыкальных автоматов. Немедленно!» У меня двадцать семь секунд на то, чтобы уйти — двадцать семь. Материнское число, защитное число, число, которое видит, которое знает, которое передает знание во все частички моего тела. Двадцать семь секунд, чтобы уйти из этого места и оказаться на улице. Двадцать семь секунд, или все рухнет.

Или я умру. (Пять, шесть семь.)

Я не оглядываюсь (десять, одиннадцать, двенадцать). Я пробегаю мимо обшарпанных кабинок, вот и старая дверь кафешки с колокольчиками над ней (семнадцать, восемнадцать, девятнадцать). Желание простреливает мои пальцы — выбора нет, — и я срываю колокольчики, прежде чем выскочить за дверь. Они сдавленно позвякивают у меня в кармане, стукаясь друг о друга (двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь), и я ухожу от теплого света кафешки в разваливающий Гдетотам, навстречу новым неприятностям.

Расстояние от кафе до блошиного рынка я преодолеваю бегом и, когда добираюсь до цели, тяжело дышу, спина и ребра расширяются и сжимаются. Я останавливаюсь, чтобы перевести дух. Сегодня не суббота. Я бывала здесь только по субботам, не знаю, как тут торгуют в другие дни, что я почувствую, будет ли он здесь. А вдруг мир просто взорвется? Знаю только одно: я должна попасть на рынок до его закрытия, до того, как станет поздно искать Марио.

А мне надо узнать, почему он солгал.

Тук тук тук, ку-ку. К тому времени, когда я попадаю на рынок, все продавцы уже собирают свой товар.

— Марио. Марио. Марио, — говорю я вслух, отстукивая слоги по бедрам, украденные колокольчики звякают в кармане. Девять. Хороший знак, хотя я и знаю, как сложно будет найти его в этом лабиринте. Торговцев меньше, чем я привыкла видеть, но их все равно сотни, неуправляемая масса столиков, лотков, киосков, соединенных металлом и веревками, освещенных фонарями и гирляндами крошечных лампочек, ландшафт таинственный и будоражащий, уходящий в ночь. Я крепко сжимаю в кармане бабочку Сапфир. «Помоги мне». Чувствую, как в кармане ее пальцы на мгновение ложатся на мои. «Я здесь», — говорит она.

Я хаотично мечусь от ларька к ларьку. Никакой последовательности, никакого порядка. От нарушения собственных правил голова идет кругом. Я его не вижу. Я отстукиваю слоги его имени по своему бедру: Ма-ри-о (пауза) Ма-ри-о (пауза) Ма-ри-о. Может, он уже собрал товар, ушел домой. Может, как и я, он приходит на рынок в день из трех слогов.

Я не могу идти быстро: каждые шесть шагов должна остановиться, коснуться земли правой рукой, потом левой, снова правой. Я пытаюсь поднять воротник куртки, чтобы скрыть лицо, чтобы люди не видели меня. Девять, девять, шесть. Девять, девять, шесть, и — наконец — я прихожу в то место, где впервые увидела Марио, где он дал мне статуэтку-бабочку Сапфир, где я украла подвеску-лошадь на серебряной цепочке, где Флинт пробежал мимо меня, толкнув на столик с товаром Марио.

Когда я думаю о нем, меня пробивает зазубренная стрела боли.

Я касаюсь земли — правой, левой, правой — и направляюсь к ларьку, где должен быть Марио, подхожу к незнакомому мужчине. Он укладывает пластинки в картонные коробки, у него короткая бородка, очки с толстыми темными линзами, красный галстук-бабочка, застегнутая на все пуговицы рубашка.

Я откашливаюсь.

— Простите. — Ма-ри-о, Ма-ри-о, Ма-ри-о. Нечего тратить время.

Новый торговец смотрит на меня поверх очков, кладет пластинки на стол.

— Я уже закрываюсь. Но все равно готов взять твои деньги, если ты гадаешь по этому поводу, — и он одаривает меня теплой улыбкой.

— Нет, я гадаю о другом, — перед моим мысленным взором на мгновение сверкают вишнево-рыжие волосы Марио. — Я пытаюсь найти человека, который торговал в этом ларьке в прошлую субботу — Марио.

Он на секунду задумывается.

— Ты про Марти? Крупный волосатый парень, который продает бейсболки? — Он тычет большим пальцем влево. — Он там. Где-то через десять ларьков.

Я мотаю головой. Сжимаю и разжимаю пальцы в карманах. Девять раз. Девять раз. Потом шесть.

— Нет. Не Марти. Марио. Крашеные рыжие волосы. Он продает всякое старье.

— Гм-м-м. Нет. Не знаю никого по имени Марио. Но я бываю здесь каждую вторую неделю и никогда — по субботам. — Сухо мне улыбается — мол, извини. — И я пячусь, выхожу из ларька, дышу быстро, вижу, как облака расходятся, открывая красно-серое небо. Бабочка Сапфир, прижатая к коже, становится теплее: продолжай искать.

Я иду дальше, от ларька к ларьку. Прикасаюсь к земле, девять-девять-шесть, прерываю, когда возникает возможность, сборы, разговоры, курение, чтобы задать вопрос о Марио. Никто ничего не знает. Некоторые, как продавец пластинок, никогда о нем не слышали, другие говорят, что он на блошином рынке появляется время от времени, — если все-таки вспоминают его. Такое ощущение, что в год он бывает здесь от силы три раза, поэтому о нем ничего не известно — ни кто он, ни где живет, ни чем занимается в свободное от здешней торговли время.