Сто тайных чувств - Эми Тан

— Если ты замечательно готовишь, почему же они так часто критикуют твою стряпню?

Кван нахмуривается и выпячивает нижнюю губу с таким видом, будто не ожидала от меня подобного глупого вопроса:

— Они не критикуют, просто дружеский открытый разговор, откровенный, как между друзьями. И на самом деле не приходят кушать. Как могут кушать? Они уже умереть! Только делать вид, что кушать. Но обычно они хвалить моя стряпня, да! Говорить, что никогда не кушать такой хорошей еда. Ай-я, если бы только смогли попробовать мои блины с зеленым луком, они — ох! Умереть такие счастливые! Но — слишком поздно — уже умереть.

— А ты заверни им с собой, — советую я.

Кван раздумывает над тем, что я сказала.

— …Ха-ха-ха! Шутка! Ты шутить, — она щиплет меня за руку, — несносная девчонка. Все равно люди Йинь любить навещать меня, говорить об ушедшая жизнь — как банкет, много-много блюд. «О! — говорить они, — теперь я вспомнить. Эта часть мне нравится, эта — не очень. Это я скушать слишком быстро. Почему я не попробовать это? Почему я позволить испортить эта часть моей жизни, совсем-совсем испортить?»

Кван бросает в рот креветку, перекатывая ее из стороны в сторону, пока не остается один панцирь. Меня всегда поражает, как ей это удается. Для меня это сродни цирковому трюку. Она удовлетворенно чмокает губами.

— Либби-я, — говорит она, протягивая мне тарелку с золотистыми кусочками, — ты любить сушеные гребешки? — Я киваю. — Вирджи, родственница Джорджи, прислать мне из Ванкувера. Шестьдесят долларов за фунт. Некоторые думать, что это слишком дорого, если каждый день. Должны приберегать лучшее на потом… — Она бросает гребешки на сковородку с нарезанным сельдереем. — А для меня лучшее время сейчас. Ты ждать, все изменится. Люди Йинь знать это. Всегда спрашивать меня: «Кван, где лучшая часть моей жизни? Почему лучшая часть моей жизни проскользнуть между пальцами, словно маленькая проворная рыба? Почему я приберегать на потом, чтобы узнать, что „потом“ уже прошло?» Либби-я, на вот, попробуй. Скажи мне, соленое или еще досолить?

— Нормально.

Она продолжает:

— «Кван, говорить они, ты еще жива. Ты еще можешь помнить. Ты можешь вспомнить хорошее. Научи нас, как запомнить хорошее, чтобы в следующий раз мы это не забыть».

— Не забыть что? — спрашиваю я.

— Почему они хотеть вернуться, конечно.

— А ты помогаешь им вспомнить.

— Я уже помочь многие люди Йинь, — хвастается Кван.

— Прямо как дорогая Эбби.

Она снова задумывается.

— Да-да, как дорогая Эбби, — судя по всему, ей понравилось сравнение, — я помочь многие-многие в Китае. И в Америке тоже. — Она начинает загибать пальцы. — Тот молодой полицейский офицер, помнишь, приходить в мой дом, когда скрали моя машина? В прошлая жизнь он был миссионер в Китае, всегда говорить «аминь, аминь». Та хорошенькая девушка, которая сейчас работать в банке, хорошо смотреть мои деньги, она другая — девушка-разбойница, много лет назад грабить жадные люди. И Сарж, Гувер, Кирби, теперь Бубба, собачки, такие преданные. В прошлая жизнь были один человек. Догадайся кто?

Я пожимаю плечами. Ненавижу эту игру, то, как она вовлекает меня в круг своих грез.

— Ну, угадывай.

— Я не знаю.

— Ну, кто же?

Я делаю попытку:

— Мисс Баннер?

— Ха! Не угадала!

— Ладно, скажи мне. Кто?

— Генерал Кейп!

Я шлепаю ладонью по лбу:

— Конечно! — Надо признать, что ее идея насчет того, что Бубба был Генералом Кейпом в прошлой жизни, очень забавна.

— Теперь ты знать, почему моя первая собака была Капитан, — добавляет Кван.

— Я его так назвала.

Она грозит мне пальцем:

— Разжаловать его в капитаны! Ты умная, преподать ему урок.

— Преподать ему урок?! Этот пес был такой тупой. Не знал ни «сидеть», ни «ко мне», только клянчил еду, а потом сбежал.

Кван качает головой:

— Не сбежал. Его машина сбила.

— Что?

— Ага. Я видеть, не сказать тебе, ты была такая маленькая. И я сказать: «Ой, Либби-я, собачки нет, сбежала». Я не вру. Он выбежать на улицу, а потом его сбить. Потом, я плохо говорить по-английски. Сбежать, сбить — для меня звучать одинаково… — Выслушивая ее запоздалое признание, я испытываю боль — это моя детская печаль, желание все вернуть, вера в то, что я все еще могу изменить свое отношение к Капитану, если бы я могла его увидеть.

— …Генерал Кейп не быть преданный в прошлая жизнь. Поэтому возвращаться собачкой столько раз. Он сам для себя это выбрал. Хороший выбор. Прошлая жизнь он такой плохой, такой плохой! Я знать, потому что его Человек-из-двух-половинок сказать мне. Еще я видеть… Вот, Либби-я, хуанг до-цзи, большой боб, видишь, какой желтый? Вчера купить — был свежий. Теперь испортиться. Если видеть испорченное место, надо выбрасывать…

Генерал Кейп тоже был испорченный. Люди для него были все равно что грязь под ногами. Нунуму, говорила я себе, не обращай на него внимание. Я была долго вынуждена не обращать на него внимание. Два месяца Генерал Кейп жил в Доме Призрака Купца. Два месяца мисс Баннер открывала дверь своей комнаты по ночам, чтобы впустить его. Два месяца она не разговаривала со мной как со своим верным другом. Она обращалась со мной как со служанкой. Она показывала мне темные пятна на своем белом платье, говоря, что я их не отстирала, а я знала, что эти пятна — следы грязных пальцев Генерала Кейпа. По воскресеньям она повторяла слово в слово все, что говорил Пастор Аминь, не рассказывая сказок, как было прежде. Многое изменилось за то время.

Генерал Кейп и мисс Баннер усаживались за стол вместе с миссионерами. Генерал Кейп занял место Пастора Аминь. Он разговаривал громким лающим голосом, остальные только слушали и поддакивали. Если он подносил ложку к губам, другие тоже подносили свои ложки к губам. Если он клал ложку на стол, чтобы произнести очередное бахвальство, все клали свои ложки, чтобы выслушать его.

Мы с Лао Лу и остальные слуги сидели за столом для китайцев. Человек, который переводил для Кейпа, сказал нам, что его зовут Йибан Джонсон, наполовину Джонсон. И хотя он состоял из двух половинок, чужеземцы решили, что в нем больше от китайца, нежели от Джонсона. Вот почему он был вынужден сидеть за нашим столом. Сначала я невзлюбила этого Йибана Джонсона за то, как он превозносил Кейпа — какой он важный, какой он герой и для американцев, и для китайцев. Но потом я поняла: он говорил то, что сам Генерал Кейп вложил в его уста. Когда он сидел с нами за одним столом, то говорил своими словами, говорил с нами открыто, просто, по-человечески. Его вежливость была непритворна. Он шутил и смеялся, хвалил еду и никогда не брал больше, чем другие.

В свое время я тоже думала, что в нем больше от китайца, нежели от Джонсона, и его внешность не казалась мне странной. Он рассказал нам, что его отец родился в Америке. Они с Генералом Кейпом были друзьями с раннего детства, вместе учились в военном училище. Когда их выгнали из училища, Джонсон отправился в Китай с одной американской компанией покупать ткани, шелк из Нанкина. В Шанхае он купил дочь бедной служанки, сделав ее своей любовницей. Незадолго до того, как она должна была разрешиться от бремени, Джонсон сказал ей: «Я возвращаюсь в Америку, но не могу взять тебя с собой, прости». Она смирилась со своей судьбой — судьбой брошенной любовницы чужеземного дьявола. На следующее утро, когда Джонсон проснулся, угадай, кого он увидел на суку дерева перед окном своей спальни?