Улитка на склоне столетия - Борис Стругацкий

Такой подход, разумеется, накладывает определенные ограничения. Нельзя делать главного героя гением или суперменом. Дураком его делать можно, но, пожалуй, не очень интересно… Впрочем, и гения, и дурака изобразить, кроме того, еще и очень трудно. В мировой литературе таких примеров раз-два и обчелся…

Что же касается имен действующих лиц, то мы берем их обычно из газет или из телефонных справочников, а иногда даже «вычисляем» с помощью программируемого микрокалькулятора.

– Чем, на ваш взгляд, фантастика отличается от нефантастики?

– Это та же литература, только в ней происходит больше невероятного в единицу времени. Фантастика исследует современного человека и современные проблемы своими методами. Например, проблема контакта с другими цивилизациями. Ситуация контакта – это только пробный камень, который литература использует для испытания человека и человечества. Фантастика знает несколько таких пробных камней. Гибель цивилизации. Изобретение, преображающее мир. Путешествие в прошлое или в будущее. Но не может быть целью произведения, например, описание столкновения Земли с гигантским астероидом. Это не более чем средство, один из художественных приемов, способ рассказать о человеческих судьбах и судьбах нашего мира.

– Существуют два противоположных требования к фантастике. Одни считают, что она должна быть реалистична, другие полагают, что «фантастика должна быть фантастична…».

– Я – за реалистическую фантастику. Фантастический элемент должен прорастать в реалистическую ткань повествования и образовывать с нею некий единый сплав с совершенно новыми (как и полагается сплаву) свойствами.

Воланд (у себя дома) одет в ночную сорочку, грязную и заплатанную на плече. Марс «Аэлиты» – красноватая пустыня, поросшая огромными кактусами. Нам хорошо знакома эта пустыня, мы видели ее в «Клубе путешественников». Уэллсовские марсиане – задыхающиеся под собственной тяжестью, лоснящиеся спрутообразные мешки с мрачными глазами – настолько реальны, что умирают от инфекции, зараженные земными микроорганизмами.

Фантастическое облекается в земные одежды – в прямом и в переносном смысле. Фантастическое делается узнаваемым, удобопонятным, становится элементом реального, хорошо знакомого мира – только после этого оно может вызвать сопереживания, теперь его можно любить, ненавидеть, бояться, презирать, восхищаться им или осуждать его.

Девяносто процентов фантастики является второсортным чтивом потому, что авторы не умеют создавать сплав фантастического с реальным, не умеют делать фантастику реалистической.

Или не хотят? Я не говорю о многочисленных халтурщиках и бездарях. Но ведь многие сильные писатели-реалисты, вдруг взявшись за фантастику, словно преображаются. Герои их перестают разговаривать – они произносят речи, перестают ходить – они выступают… Помню, как был огорчен и ошарашен, прочитав у Юрия Тынянова (писателя блистательного, неповторимого, я преклоняюсь перед его прозой) критический разбор «Аэлиты», где повесть объявлялась неудачной, в частности, именно потому, что Марс Алексея Толстого слишком похож на Землю. «Эта поразительная невозможность выдумать что-либо о Марсе…» – писал Тынянов.

Может быть, существуют две меры, два подхода, два литературных вкуса, когда речь идет о фантастике? Мне, видимо, трудно судить об этом сколько-нибудь объективно. Я пристрастен. И кроме того, мне кажется, что вся хорошая фантастика на моей стороне в этом споре. Гоголевский «Нос» пронизан реализмом при всей свой фантастичности. Свифт в «Путешествии Гулливера» предельно скрупулезен, когда описывает множество и множество сугубо реалистических деталей, и так же скрупулезен Лем, когда многие страницы текста отдает подробнейшему рассказу о формах мимоидов – все это необходимо только для того, чтобы читатель мог войти в фантастический мир романа так же естественно, как он входит в мир романа реалистического.

– Вы, надеюсь, не только пишете фантастику, но и прочитываете то, что выходит в этом жанре, следите за литературным процессом?

– Больше всего мне нравятся фантастические произведения тех писателей, которые сами себя фантастами не считают. Я очень люблю фантастику В. Шефнера, это мягкие трогательные, совершенно самобытные «сказки для умных». Классический рассказ Д. Гранина «Место для памятника» я, не задумываясь, включил бы в любой сборник «лучшей фантастики». Читаю и перечитываю «Альтиста Данилова» В. Орлова. И забавные повести А. Житинского. И вполне реалистические притчи Н. Катерли…

На протяжении многих лет мы участвовали в борьбе за увеличение тиражей фантастики, количества названий. Борьба, казалось бы, увенчалась успехом. Сейчас издательство «Молодая гвардия» выпускает фантастику регулярно. Но это книжки именно тех достоинств, за каковые маститые литературоведы относят фантастику к литературе второго сорта. Большинство книжек написано под девизом: «Фантастика должна быть фантастична». Очень мило. Но где же то издательство, которое наладило бы конвейер «реалистической фантастики», происходящей от Свифта, Уэллса и Чапека? Нам очень не хватает такого издательства… А вам?

Три года назад один из лучших «интеллектуальных» журналов наших «Наука и религия» обратился к нам с предложением высказаться по поводу того, каким мы представляем себе массового человека первых десятилетий грядущего XXI века.

Не без трепета мы приняли это предложение. И вот что у нас получилось.

Вот уже три десятка лет мы пишем фантастику и ни разу еще не выступали в роли предсказателей. Хотя половина наших повестей – повести о будущем, более или менее далеком, мы всегда описывали не те миры, что когда-нибудь реализуются, а лишь те, в которых нам самим хотелось бы – или, наоборот, очень не хотелось бы – жить.

Предсказать, каким станет наш с вами соотечественник в начале третьего тысячелетия – средний, или, как теперь говорят, массовый, человек 2010–2015 годов – задача явно нам не под силу (да и кому она под силу?). Однако порассуждать небезынтересно.

Вообще говоря, человек был и всегда будет функцией среды обитания – если понимать термин в самом широком смысле, включая всю сумму социальных, экономических, «ноосферных» и природных обстоятельств. Человек изменяется только тогда, когда изменяется среда обитания, хотя не всякое изменение среды обитания меняет человека.