Опоздавшие - Хелен Кляйн Росс

Перк считал пульс, глядя на циферблат золотых наручных часов. Молодой врач, он следил за новинками. Говорят, наручные часы скоро вытеснят карманные.

– Девочка! – провозгласил Перк, вынимая резиновые оливы из ушей.

– Точно?

Врач улыбнулся:

– Вы сомневаетесь в медицинской науке?

Девочка! А она была уверена (и надеялась?), что родится мальчик.

* * *

Сара не хотела по старинке рожать на своей кровати. Ее ребенок появится на свет в новом родильном доме – памятнике щедрости видных горожан и целеустремленности председательниц Ассоциации женской вспомогательной службы, проявленной во время их негласных визитов.

Родильные дома возникали по всей стране, предлагая последние достижения санитарии. В брошюрах по сбору средств говорилось, что они способствуют нарождению более крепкого и здорового населения. Обученные врачи избавляли рожениц от услуг невежественных повитух. Здесь была доступна анестезия, поскольку, как выяснилось, женщины со средствами крайне нуждались в обезболивании родов. Вот как это излагала одна брошюра:

Сара была чрезвычайно рада, что ей посчастливилось родиться в то время, когда разнообразные изобретения облегчали жизнь.

* * *

Некоторые женщины ложились в роддом уже на третьем месяце беременности, но Сара хотела до последнего оставаться в уюте родного жилища. Брайди и Нетти дотошно следовали указаниям доктора Спенсера: готовить блюда без жиров и сахара, ограничить потребление мяса, не потакать болезненному влечению беременной к нерекомендованным продуктам. Иногда Сара сходила с ума по рисовому пудингу или сахарному арбузу, но почти всегда получала отказ в этих и прочих подобных желаниях, вызванных ее состоянием.

– А мне безумно хотелось лакрицы, аж ночью просыпалась, – сказала Брайди однажды вечером, когда тайком принесла Саре тарелку с арбузными ломтями. – Даже чай пила с ней вприкуску. И это ничуть не повредило ни мне, ни ребеночку.

Казалось, Нетти и Брайди лучше Сары разбираются во всем, включая роды, хотя Нетти никогда не рожала. С ними было спокойно и надежно.

Однако июль выдался таким беспримерно знойным, что из-за жары отец закрыл завод, термограф возле ратуши показывал сто десять градусов и мужчины заключали пари на завтрашнюю температуру; вечерами Мэйн-стрит заполняли изнуренные мамаши с колясками, в которых лежали их мучимые бессонницей отпрыски, почту не доставляли, а хулиганы угоняли машины в надежде прокатиться с освежающим ветерком; Сару переселили в Желтую комнату, через балкон которой всегда проникала прохлада с озера, но теперь здесь стояла такая же духота, как во всем доме, и отец, сказав Оскару, что сам сядет за руль, вместе с Эдмундом отвез Сару в роддом.

Родильный дом оказался еще величественнее, чем на картинке в брошюре, не предназначавшейся для глаз Брайди и потому спрятанной в комодном ящике с носовыми платками Сары. Там говорилось, что «американская нация в опасности, ибо изнеженные аристократки, страшась родовых мук, рожают мало, и посему прирост населения отдан на откуп представительницам низших классов и переселенкам, не чувствительным к страданиям». Обидные слова задевали, но Брайди уже успела привыкнуть к такому. Сталкиваясь с хулой (весьма часто) в адрес своих соотечественников и единоверцев одного с ней социального статуса, она всякий раз говорила себе, что это не про нее. В карикатурах, якобы шутливых, сородичи Брайди и Нетти порой смахивали на обезьян. Удивительно, однако в отношении тех, кто на них не похож, граждане Нового Света были столь же дремучи, как обитатели Старого.

Брайди взошла по каменным ступеням крыльца и толкнула арочную деревянную дверь. В коробке она несла книги, иллюстрированный журнал Макклюра и не довязанные Сарой пинетки. Экие крохотные башмачки!

Ее направили к лифту на второй этаж. В здании работал кондиционер! Брайди впервые ощутила его прохладу. Видимо, тут установили «Гачо». Пока ждала лифт, Брайди прикрыла глаза, наслаждаясь чудесным избавлением от зноя. Последнюю неделю она спала не в комнате, но вместе с Ханной, Бенно и Нетти ночевала на леднике, укрытом толстым слоем соломы, ничуть не хуже тюфяка. Однако ей снились кошмары, в которых она падала с этой импровизированной постели, приложившись головой о лед.

В отдельной палате Сара сидела в кресле у окна, карниз которого украшал ящик с цветами. Полотняная сорочка, что была на ней, выглядела ослепительно белой, и Брайди даже заинтересовалась, каким же это мылом ее стирают.

Сара читала газету, прихлебывая из кружки горячий тонизирующий напиток.

– Этот овощной сбор укрепляет стенки матки и контролирует спазмы, – сказала она. – Удивительный вкус. Хочешь попробовать?

Брайди отказалась и, поставив коробку в изножье кровати, показала всё, что принесла.

– Пинетки! – обрадовалась Сара. – Как хорошо, что ты про них не забыла!

Поговорили о погоде. Прогноз не обещал ослабления жары, гудрон на нью-йоркских улицах пузырился, точно кипящая патока.

– Вот в газете пишут, на этой неделе в Нью-Йорке от жары погибли семьдесят детишек, – огорченно сказала Сара.

– Бедные, – прошептала Брайди.

– Да, дети бедняков, что живут в подвалах без солнечного света и свежего воздуха.

Видишь? – говорил взгляд Сары. Отдав своего малыша, ты его спасла.

Если только он попал в богатую семью, подумала Брайди.

При мысли, что сынок ее, возможно, живет в нищете, подступили слезы; Брайди высморкалась в носовой платок с ее вышитыми инициалами БММ. На Рождество платок подарила Кэтлин. Они с сестрой всё время обменивались маленькими подарками. Брайди почувствовала себя виноватой, что еще не ответила на ее последнее письмо.

* * *

От Сары она вышла налегке и в коридоре, задержавшись возле детской палаты, прижалась носом к ее стеклянной двери. Каждый младенец имел отдельную кроватку на колесиках, родившиеся нынче лежали в мягких колыбелях, точно драгоценные камушки. Двое спали, а третий, выпростав ручонки из пеленок, молотил ими по воздуху, словно боксер.

Вновь накатили слезы, и Брайди, не дожидаясь лифта, бегом спустилась по лестнице. На другой день она предложила Нетти вместо нее навестить Сару, и та охотно согласилась, предвкушая прохладу «Гачо».

Брайди никому не сказала об истинной причине своего нежелания возвращаться в роддом. Ей было невыносимо видеть младенцев, дожидающихся часа, когда вместе с мамами они отправятся домой.