Черный квадрат - Михаил Липскеров

Но только из-за этого переименовывать человека из Володи Владимировича в Караганду было бы незаслуженно. За ничем не объяснимое время пребывания в Караганде Володя Владимирович, помимо удара осла в лоб, совершил еще одну акцию, которая задержала его в Караганде на три незапланированных года. Неординарность ситуации состояла в том, что Володя Владимирович являлся незаконным плодом любви американского негра-гастарбайтера тридцатых годов и буфетчицы ресторана «Советский» и имел цвет лица, нетрадиционный для ошивающихся на железнодорожном вокзале жителей города Караганда. К нему подошли два аборигена специфической профессии и поинтересовались, какого х...я негр делает в Караганде. Негр на ломаном русском языке сообщил, что он принц Нородом Сианук, путешествующий по России инкогнито. И что в данный момент он ожидает помощи в доставке его в аэропорт и дальнейшей переправке в город Тюмень. Специфические лица всполошились и на всякий случай переправили его в карагандинский аэропорт. Накормили-напоили и купили билет на рейс до Тюмени. Но тем не менее запросили вышестоящие органы на предмет путешествия инкогнито по карагандинской зоне ответственности специфических органов принца Нородома Сианука. И пока винтики вертелись, пока осуществлялась связь с соответствующими органами в Москве, обнаглевший чернокожий молодчик шастал по карагандинскому аэропорту и фигурально дергал за яйца местную гебню, фотографируя при помощи спичечного коробка различные никому не нужные летательные аппараты. Шутил так, подлюга. Его на всякий случай повязали, но, не обнаружив в его действиях криминала, уже готовы были отпустить и посадить на самолет Ту-104 рейсом Караганда–Тюмень. И тут подоспело сообщение, что накормленный и напоенный за счет управления специфических органов негр вовсе не принц Нородом Сианук, а простой эстрадный черножопый артист. Короче говоря, через полчаса Володя Владимирович уже был осужден за злостное хулиганство на три года. По истечении которых вернулся в Москву с заработанными двадцатью рублями и способностью угадывать все, что можно угадывать, приобретенной после удара головой о железную дорогу Караганда–Ош.

Он, бывший жонглер, без всякой посторонней помощи угадывал нехитрые мысли зрителей концертов и публично их обнародовал, доставляя зрительскому контингенту неописуемую радость. И действительно, кого не порадует сообщение, что зритель в шестом ряду питает нежные чувства к стоящей в оцеплении кобыле по имени Гюзель. А два интеллектуальных пацана в ложе терзаются мыслью, как одновременно сдать экзамен по политэкономии в универе и гробануть инкассаторскую машину у ювелирки «Алмаз» на углу улиц Шарапова и Жеглова. Ибо оба-два эти мероприятия паскудно совпадают по времени. И прочие мелкие откровения, типа заначенной полусотни, плана подземного метро от Алма-Аты до Байконура и маленькой свастики, вытатуированной на внутренней стороне бедра младшей дочери второго секретаря обкома ее двоюродным дядей, старым козлом из потомственных басмачей. Так что, когда Караганда выдавал эти откровения почтеннейшей публике, часть ее была до чрезвычайности довольна, а часть, обратно напротив, нет и мордобоила его либо по окончании представления, либо не дождавшись оного.

И однажды мы с Карагандой чуть не совершили поступок, из-за которого на три года прекратили пьянство водки.

Как я уже говорил, нас с Карагандой связывала комсомольская работа в нашей концертной шараге. Всякие шефские концерты, вечера отдыха, участие в разборках между комсомольцами и комсомолками: мол, гуляли вместе, а за аборт я расплачивайся? И так далее. Мы были весьма популярны в районном комсомоле. Районный комсомол очень уважал наших комсомолок, а мы к ним имели доступ. По комсомольской линии.

И вот однажды мы забрели в районный комсомол. Дружески попить водки с инструктором Володей Степановым. Попили. И пришли в себя на заседании бюро райкома, где получили рекомендацию в ряды КПСС.

К счастью, для вступления в ряды КПСС нужны были еще две рекомендации. Но до этого не дошло. Мы протрезвели. (А вы говорите, Бога нет.) И в КППС не вступили. Потому что лучше быть не вступившим, чем исключенным. Но с тех пор, как только мы протягивали руку к стакану, врубался условный сигнал: КПСС! КПСС! КПСС! И нас тут же неудержимо тянуло блевать. И три года мы не пили.

Я сидел в рюмочной под названием «Три сушеных дрозда» города Запендюринска, где мне назначил встречу Хаванагила. Я успел принять пару рюмок чего-то и рассказать сильно потраченной временем рюмочнице историю своих поисков Лолиты, когда в рюмочную вошел озабоченный Хаванагила. И сообщил, что, возможно, Лолита появится на вечере сатиры и юмора по случаю Дня смеха, который имеет быть завтра, 1 апреля, на местном стадионе, и что он уже забил нам VIP-ложу на Восточной теневой трибуне.

Завтра наступило. Мы с Хаванагилой устроились в VIP-ложе запендюринского стадиона. Широкие кресла уютно приняли наши зады, приспособились к ним, а спинки кресел, кряхтя, любовно обволокли каждую межпозвонковую грыжу. Официантка поставила на широкий барьер поднос с графином водки нового урожая, вазу севрского фарфора с костромскими корнишонами и миску свежевыловленной кильки слабого посола. Разлив водку по алюминиевым кружкам, она удалилась, конфиденциально сообщив, что в нерабочее время факультативно оказывает услуги плотского направления, получив по электронной почте кодовую фразу «любовь нагрянула нежданно». Мы выпили, закусили, просветлели и приготовились к зрелищу.

Сначала из-за занавеса раздались пулеметная очередь и одновременно голос певца Кобзона: «И Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди».

Голос замолк, и на арену выкатился броневик, на котором в праздничном церковном облачении стоял вождь мирового пролетариата и, одной рукой размахивая кадилом, а второй осеняя собравшуюся публику крестом, провозгласил:

– Отче наш, иже еси на небеси...

А потом лукаво улыбнулся, подпрыгнул и опроверг сам себя:

– А вот и не на небеси... – и ткнул пальцем за спину.

Оттуда на открытом «ЗиСе», попыхивая трубкой, выехал Отец всех народов. Врубилась фонограмма, вождь мирового пролетариата засандалил чечетку, и над стадионом понеслась картавая песня, которую в этом исполнении не могли придумать даже самые припанкованные постмодернисты:

Я милого узнаю по походке.

Он брюки-д-брюки носит галифе.

Он шляпу, шляпу-д-носит д-на-панаму,

Ботиночки он носит «нариман».

Но этого было мало. К картавому голосу присоседился глухой. С грузинским акцентом:

Зачем я вас, мой миленький, узнала,

Зачем я полюбила вас,

Жила бы я и горюшка не знала,

Теперь же я страдаю каждый час.

Стадион хохотал. А тех, кто не хохотал, расстреляла массовка на конях, которой одновременно командовали Дзержинский, Менжинский, Ягода, Ежов, Берия. Оставшиеся в живых рыдали от смеха.

А шансонье революции, отпев песенку и отбацав чечетку, укатил в мавзолей. Отец народов хотел было пристроиться рядом, но Вождь его погнал. Чать, не Инесса Арманд. Не в первый раз, между прочим, погнал.