Сказаниада - Петр Ингвин

Котеня. Молодой витязь был сложен божественно. Широкие плечи напоминали перекрестие меча. На животе обнаружились невероятные кубики из мышц. Икры и бедра легонько кудрявились. Мышцы спины размерами напоминали крылья. Ульке не с чем было сравнивать, кроме пьяного отца, которого в бессознательном состоянии раздевала мать, и бегавшими по улице соседскими ребятишками. Но то, что она сейчас увидела, ей понравилось.

Да, она подглядывала, и что? Это он давал слово, а она ни в чем таком не клялась.

Ветви скрывали замечательно, и совесть была спокойна: никто не заметит. Улька ерзала и, если назвать вещи своими именами, пялилась, таращилась и поедала взглядом, причем все одновременно. А как же иначе? Витязь, казалось, состоял из одних мышц, а редкие исключения лишь добавляли прелести. И эти невообразимые кубики… Они сводили у ума. «Так не бывает!» — кричал рассудок, но глаза не обманывали. Забравшаяся под рубаху ладонь долго щупала живот и, на всякий случай, все, что рядом. Никаких кубиков не обнаружилось, хотя Улька искала со всем усердием. Видимо, если усиленно заниматься, мышцы вырастают даже там, где их быть не может. Любопытно, дополнительные мышцы именно на животе — это придумка и личная особенность Котени, или у других тоже бывает? И где эти кубики можно вырастить еще? Как воображение ни старалось, больше нигде они так заманчиво не смотрелись. Но расскажи кто-нибудь Ульке про кубики на животе до того, как их увидела, она бы рассмеялась в лицо. И не каждому они подойдут, если честно. Ей — вряд ли. Ну и ладно, у нее кое-что другое растет, что женщине нужнее. Лишь бы слишком быстро не увеличилось, а то все планы пойдут насмарку.

Кстати, по поводу сбежать ночью с конями — это мысль. Прийти к Соловью готовым конным воином в доспехе, с оружием и запасным конем — лучшее, что можно выдумать. Пусть Котеня старается для своей невесты, Улька тут ни при чем, ей своя слава нужна. Только надо научиться хорошо биться и скакать. Первое включает в себя драку со всеми видами оружия и без него, второе — все эти шаги, рыси и галопы, от которых на попе сплошные синяки.

Синяки! А он смотрел, когда она купалась!

Теперь горели не только щеки, но и уши, руки и все, что между. Боги, о чем она думает?! О красоте мягкого места перед человеком, которого ждет невеста?

Вон из головы вся эта ерунда. Улька при витязе — оруженосец и ничего более. Его дело — учить, ее — помогать в пути и учиться. Остальное волновать не должно.

Не должно. К сожалению, это не значит, что не волновало.

Путь в Гевал занял полдня. Город бурлил: в питейных заведениях отрывались перед грядущей битвой, из которой вернутся не все, и каждый, видимо, примеривал эту роль на себя. Вокруг сновали новобранцы разбойничьей наружности, купцы торговали медовухой и крепким квасом, жители либо прятались, либо спешили обогатиться на нежданном столпотворении. Пахло лошадьми, брагой и мочой. Улька отдала бы все, чтобы вновь оказаться в лесу или хотя бы в деревне, но ее не спрашивали. Для спутника городские запахи были привычны, а «развлечения» — нормальны. Когда кому-то проломили голову, Котеня лишь посторонился, чтобы не мешать.

Сборный пункт находился во дворе с несколькими зданиями из неохватных бревен. В ближнем, с окнами-бойницами и четырехскатной крышей, записывали добровольцев, в похожем на склад соседнем выдавали необходимое тем, кто шел на войну не за славой, а от проблем. На траве лежали десятки будущих пехотинцев, кто-то спал, кто-то с любопытством разглядывал доспехи и оружие — явно видел впервые. Коновязь пустовала, конными на запись прибыли только Котеня с Улькой и немолодой витязь Бермята Васильевич. Выяснилось, что конница уже отбыла. Впрочем, решение имелось.

— На Засечном Погосте спешно достраивается еще один корабль, отправление послезавтра в ночь. Успеете?

Обычным шагом до этого окруженного дремучим лесом приморского поселения ехать четверо суток, но если очень надо…

Им было надо. Рысью можно добраться за сутки, если без ночевок и долгих остановок. Но дали три дня и две ночи, и загонять коней не стоило.

Внешне новый спутник напоминал закаленного в боях воина, который однажды сильно ударился головой. Или его ударили. Или не однажды. Улька привыкла, что юные обычно дерзки и отважны, а старики спокойны, непробиваемы и постоянно учат жизни — в их понимании это спать в тепле и есть до отвала, а остальное, дескать, — суета и мракобесие. Бермята — для Ульки это был крепкий, но древний старик лет за сорок — не читал пустых нотаций и не укорял спутников за их молодость. В его возрасте приключений вроде бы не ищут, но к Бермяте это не относилось. Он не растратил энергии, его тянуло вперед, как цепного пса к ногам прохожих. Но чувствовалась в этой тяге какая-то горечь. Что-то мучило пожилого витязя. О своем прошлом он не распространялся, а в разговорах его очень задевали темы о семье. Их перестали касаться.

Из города выезжали шагом, чтобы не сбить пьяных солдат, шатавшихся вокруг в ожидании кораблей. Бермята внимательно вглядывался в их лица.

— Кого-то ищешь? — поинтересовался Котеня.

— Знакомого. Если увидишь похожего на себя молодого красавца, скажи. У меня к нему срочное дело.

Когда не разговаривали, Бермята погружался в себя, взор наливался свинцом и тонул в чувствах, о которых оставалось только догадываться. Наверное, хорошо, что эти чувства оставались внутри. Плохо, что если (пусть упасут от этого боги!) сдерживаемые боль и ярость когда-нибудь вырвутся наружу…

Улька следовала позади витязей, в ее обязанности входило помогать Котене надевать доспехи, подавать оружие и готовить пищу на привалах. На остановках он занимался с ней боем на мечах.

Бермята долго смотрел на это, с его точки зрения, издевательство над здравым смыслом и однажды не выдержал:

— Не обессудь, но из всех оруженосцев мира ты выбрал самого тупого. Улька, а ну, давай, и я кое-чему поучу.

Схватка на мечах с Бермятой больше походила на избиение младенца. Удары сыпались со всех сторон, их мощь поражала и не позволяла перевести дух. От бессилия хотелось плакать. Бермята не взял щита, он действовал одной рукой, вторая просто отдыхала. Обиднее всего, что достигавшие цели смертельные касания в последний момент заменялись снисходительными шлепками — меч разворачивался плашмя и бил то по щеке, то по руке, то по спине и ее продолжению. В пылу чудовищной схватки, в течение которой Бермята периодически разглядывал ногти левой руки, словно сомневаясь — уже пора срезать или все не так страшно и можно погодить? — Улька мельком заметила сидевшего как на иголках Котеню. Он дрожал, стиснутые губы обескровились и превратились с узкую синюю полосу. Побелевшая кисть сжимала рукоять меча. Казалось, молодой витязь готов броситься на защиту… дамы? Только бы сдержался!

В какой-то момент Бермята вложил меч в ножны, левой рукой поднял щит и стал наступать с одним щитом. Именно наступать! Теснить, принимать удары, отбрасывать их… Удар кромкой в запястье превратил руку в болтавшийся придаток плеча. К чести Ульки, меча она не выронила. Двигая плечом, снова попыталась атаковать. Но Бермята извернулся, щит зацепил руку с мечом и взял ее на излом. Улька вскрикнула от боли, меч полетел в траву. Котеня вскочил, но его остановила свободная рука Бермяты: мол, только сунься, тебе тоже достанется. Легким толчком щита Бермята завалил Ульку на землю, острый край щита уперся в горло.