Великий Наполеон. "Моя любовница - власть" - Борис Тененбаум

Повторить судьбу Мака генерал Кутузов не захотел – началось поспешное отступление.

В 1704 году, в царствование великого короля Людовика Четырнадцатого, французская армия под командованием маршала Таллара в соединении со своим союзником, курфюрстом Баварии, нацелилась на Вену с целью нанести смертельный удар по Австрии, слабому звену антифранцузской Великой Коалиции. Пришедшие на помощь Австрии английские войска под командованием Джона Черчилля, 1-го герцога Мальборо, спасли ее столицу, вдребезги разбив французов в Баварии, под Бленхеймом. Сам маршал Таллар попал тогда в плен.

В 1805 году, через 101 год после Бленхейма, французские войска вместе со своими союзниками-баварцами нанесли Австрии тяжелое поражение у Ульма. На этот раз они вошли в Вену, императорская ставка была учреждена в Шенбрунне, венском эквиваленте, скажем, императорской резиденции в Тюильри. И тем не менее к концу ноября 1805-го ситуация для французов выглядела мрачнее некуда.

21 октября 1805 года у мыса Трафальгар на Атлантическом побережье Испании около города Кадис произошло огромное морское сражение между английским флотом и союзными флотами Франции и Испании. Оно окончилось полным, страшным разгромом союзников – они потеряли 22 линейных корабля. Англичане потерь в кораблях не понесли, но командующий их флотом, адмирал Нельсон, был убит в бою. Это была огромная потеря – он один стоил целой эскадры. Но его гибель оказалась не напрасной, Булонскому лагерю и национальной флотилии пришел конец, никаких надежд на успех вторжения в Англию больше не оставалось.

Французская же армия в Вене оказалась в крайне трудном и опасном положении. Кутузов сумел-таки уйти от погони и, потеряв 12 тысяч человек из тех 45 тысяч солдат, что у него были, все-таки привел свою армию на соединение с подходившими из России подкреплениями. С армией был сам царь, Александр Павлович. Вместе с уцелевшими после ульмского разгрома австрийскими полками к нему присоединился и император Австрии Франц. Вместе у союзников было около 90 тысяч войска, а непосредственно против них стоял Наполеон, у которого под рукой было от силы 50–55 тысяч. С итальянского театра военных действий на выручку Вены шла австрийская армия эрцгерцога Карла. Ожидался также подход подкреплений из России, но самое главное – российский и австрийский императоры получили известие, что в ставку Наполеона едет посол короля Пруссии, Гаугвиц, с ультимативным требованием немедленно очистить Германию. В противном случае Пруссия была готова выступить всеми своими силами, до 200 тысяч человек, на помощь Третьей Коалиции. Великая Армия Наполеона за время интенсивной военной кампании, проходившей с с конца августа 1805 года и по конец ноября, была утомлена и силой обстоятельств растянута по огромной дуге от Страсбурга до Вены – ей надо было защищать свои линии коммуникаций с Францией. Было получено известие, что Наполеон предлагает перемирие и просит Александра Первого о личном свидании и о переговорах. Союзники согласились начать переговоры.

В личном свидании Наполеону было отказано.

Последние дни ноября 1805-го описаны в первом томе романа «Война и мир», и описаны совершенно замечательно. Разговор, понятное дело, не о литературном уровне, который выше всех похвал, а об историческом фоне. В мелких деталях, разбросанных тут и там, Л.Н. Толстой скрупулезно, документально точен. Вот, скажем, небольшая цитата [5]:

«…Да, видел и убедился, что он боится генерального сражения более всего на свете, – повторил Долгоруков, видимо, дорожа этим общим выводом, сделанным им из его свидания с Наполеоном. – Ежели бы он не боялся сражения, для чего бы ему было требовать этого свидания, вести переговоры и, главное, отступать, тогда как отступление так противно всей его методе ведения войны? Поверьте мне: он боится, боится генерального сражения, его час настал. Это я вам говорю...»

Персонаж «Долгоруков», в подробности описания которого он не входит, – это князь Петр Петрович Долгоруков. В 1805-м ему было всего 28 лет. Именно его царь и выбрал для ведения переговоров с Наполеоном. Того, как он их провел, Толстой тоже коснулся, и тоже – вскользь и слегка. Вот что говорит его персонаж, когда князь Болконский спрашивает его мнение об «…императоре французов…», которого он видел лично:

«…Он человек в сером сюртуке, очень желавший, чтоб я ему говорил «ваше величество», но, к огорчению своему, не получивший от меня никакого титула. Вот это какой человек, и больше ничего, – отвечал Долгоруков, оглядываясь с улыбкой на Билибина…»

Тут опять все точно, как мы знаем из мемуаров самого Наполеона, князь говорил с ним очень заносчиво. В какой-то степени его для этого и выбрали – у князя была репутация человека, который не побоится никого и ничего. Е.В. Тарле описывает его разговор с Наполеоном следующим образом:

«…Александр отказал Наполеону в личном свидании и отправил к нему князя Долгорукова. Долго впоследствии издевался Наполеон над этим молодым придворным генералом; он его потом даже в официальной печати называл «reluquet». В этом непереводимом французском эпитете заключены два русских понятия, выражаемые словами «шалун» и «вертопрах». Вел себя Долгоруков надменно, непреклонно и внушительно, обращаясь с французским императором, «как с боярином, которого хотят сослать в Сибирь», – так впоследствии острил Наполеон, вспоминая об этом свидании. Продолжая талантливо исполнять ту же комедию, Наполеон прикинулся смущенным и расстроенным. И вместе с тем, зная, что не следует переигрывать и что все на свете, даже глупость князя Долгорукова, имеет предел, он кончил свидание заявлением, что не может согласиться на предложенные условия…»

Надо сказать, что, говоря о том, что «…даже глупость князя Долгорукова имеет пределы…», Евгений Викторович Тарле последовал за Наполеоном и ради красного словца представил полным дураком вообще-то очень дельного человека. Александр использовал его услуги для дипломатических переговоров с королем Пруссии, да и в делах внутренних он был ему полезен, хотя бы тем, что не боялся высказывать свое мнение. Он, например, резко разошелся с князем Адамом Чарторыйским, другом Александра Первого и его министром иностранных дел, в важнейшем вопросе о восстановлении Польши. Это был любимый проект князя Адама – собрать земли Польши, разделенные между Австрией, Пруссией и Россией, в единое Королевство Польское, конституционную монархию, связанную с Россией личной унией. При этом Александр, помимо Императора Всероссийского, становился бы и польским королем – и мысль эта Александра Павловича сильно занимала.

Князь Долгоруков оспорил саму эту идею. Он полагал, что поляки, собранные вместе в единое государство, неизбежно захотят и независимости от предлагаемой им унии с Россией. Хотя точка зрения Адама Чарторыйского поддерживалась чуть ли не всеми близкими сотрудниками Александра Павловича – и Новосильцевым, и графом Кочубеем, и графом Строгановым, и самим императором, Долгоруков не побоялся ее оспорить и даже заявил однажды Чарторыйскому прямо в лицо:

«…Вы рассуждаете, милостивый государь, как польский князь, а я рассуждаю, как русский…»