Личная жизнь Петра Великого - Елена Майорова

Перед смертью Наталья долго мучилась. Умерла она так же, как мать, царица Наталья Кирилловна, в возрасте сорока трех лет. Но в отличие от матери, «страдавшей сердцем», она скончалась от «катара желудка». Похоронили царевну на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры; позднее ее останки были перенесены в Благовещенский монастырь.

Она умирала в одиночестве. Во время ее смерти царь с супругой находились в Европе: гостили в Данциге, лечились на водах в Карлсбаде.

Но это произойдет позже, в 1717 году.

Могла ли знать свое будущее молодая царевна, обустраиваясь в Петербурге, присматривая за Москвой, сочиняя «комедийные действа», поставляя брату «метрессок»… Скорее всего, она старалась не думать о неприятных вещах и жить сегодняшним днем, хотя доставление брату женщин для услад требовало определенного напряжения. Все-таки Наталья Алексеевна была царевной, а не бандершей! Хорошо, что Петр не отличался особенной взыскательностью, его удовлетворяла почти любая. Все эти связи были для него не важными. Если он и думал с неким душевным трепетом о какой-нибудь женщине, то это была Анна.

Царь не любил Москву. Может быть, поэтому он проводил столько времени в путешествиях и военных походах. Ему была противна старая аристократия, помнившая многие неприглядные тайны первых Романовых и никогда не забывавшая, что матерью государя была худородная Нарышкина — женщина сомнительной репутации. Гордые бояре кичились своей голубой кровью и самим своим происхождением оскорбляли самолюбие мнительного и обидчивого царя. Воспоминания о стрелецких бунтах, о ненавистной сестре Софье горячили его кровь, вызывая неконтролируемые приступы ярости, когда он не мог собой владеть.

На отвоеванных у шведов землях между Финляндией и Ингрией, на болотистом острове, где река Нева впадает в Финский залив, Петр чувствовал себя превосходно. Его обвевал соленый морской ветер, изумляли и бодрили белые ночи, возможность выхода в море вселяла смелые надежды. Его не смущало, что это место коротким летом утопало в грязи, а зимой было похоже на замерзший пруд; что его окружали непроходимые болота и бездорожные леса.

Царь сам начертил план поселения с укреплением, гаванью и набережными. Крылатым выражением стало пушкинское «Отсель грозить мы будем шведу». Но по первоначальному плану Петра Петербург должен был быть всего лишь портовым городом, «чтобы впредь все товары, которые к Риге, к Нарве и к Шанцу приходили, тамо пристанище имели, также бы персицкие и китайские товары туды же приходили».

Строительство происходило стихийно, согласно капризам государя.

Для осуществления своей прихоти царь собрал рабочую силу со всей России. В 1704 году губернаторам было велено отправлять на строительство по 40 тысяч рабочих в год. К будущему Петербургу были привезены крестьяне Астраханского царства, равно как и те, что обитали на границе с Китаем. Прежде чем закладывать город, приходилось прорубать леса, устраивать дороги, осушать болота, возводить дамбы. Природу силой вынуждали отступать. Царь упорствовал в своем стремлении поселить людей в такой местности, которая совершенно не годилась для жизни. Ничто не могло поколебать его решение — ни бесплодие земли, ни частые наводнения, смывающие все уже построенное, ни неумелость работников, ни даже смертность, унесшая только в начале строительства более 200 тысяч душ. Мало кто из правителей так, как он, пренебрегал жизнями своих подданных. Идея, которой он был сейчас предан, казалась ему достойной жертв, понесенных его народом.

Чтобы руководить армией невежественных крестьян, пригнанных строить этот город будущего, царь нанял иностранцев: голландцев, итальянцев, шведов, немцев, французов. Все были поражены нечеловеческими условиями, в которых неожиданно оказались. Им нерегулярно выплачивали жалованье, они мерзли в бараках, болели от некачественной пищи, жаловались на административные придирки. При первой же возможности специалисты бежали из этого ада, который Петр упорно продолжал называть своим парадизом.

Зимой из лесов выходили волки. Однажды они съели двоих часовых, стоявших на посту около литейного пушечного завода.

Петру требовался свой стольный град, и он планировал его строительство сообразно своим желаниям и мироощущениям. Уже в 1705 году Петербург из поселения стал городом, и у Петра окончательно оформилась мысль перенести сюда столицу. Между тем это был нежилой, мертвый, холодный город. Отвратительный климат, снежные бури зимой, комары летом, наводнения осенью. Почти каждый год на поселение обрушивалась буря, ветер срывал крыши домов, ломал постройки, Нева выходила из берегов, затапливая первые этажи.

Это потом «в гранит оделася Нева, мосты повисли над водами, темно-зелеными садами ее покрылись острова». Сначала же это было нелепо расположенное поселение, распланированное регулярно, как воинский лагерь.

Петру так хотелось похвастаться своей новой игрушкой! Он приказал прибыть в Петербург всей своей семье. Родственникам царь устроил торжественную встречу. Он пригнал в Шлиссельбург девять буеров, усадил в них царицу Прасковью и ее дочерей-царевен. В верстах четырех перед Петербургом флотилия была встречена яхтой адмирала Апраксина, с которой салютовали пушечной стрельбой. «Я приучаю семейство свое к воде, чтобы не боялись впредь моря и чтобы понравилось им положение Петербурга, который окружен водами. Кто хочет жить со мной, тот должен часто бывать на море». Петр велел обрядить царицу и царевен на голландский образец в короткие бостроги, юбки и шляпы и принудил их вести жизнь морских путешественниц: гостей часто вывозили в море, побывали они в Кронштадте и Петергофе. В следующем году он потащил родственниц в Нарву, чтобы показать завоеванный им город и отметить свои именины огненной потехой.

Больше всего проблем было с камнем. Петр запретил строительство каменных сооружений во всех других городах, кроме Петербурга. Москва, где дома сооружались из белого камня (однородного известняка) Мячковских карьеров, в силу чего она и звалась «белокаменной», потеряла эту свою привилегию. Дворянские дома стали строиться из дерева. Во время нашествия Наполеона и грандиозного пожара 1812 года деревянной Москвы не стало.