Трагический исход - Марсель Аллен

– Проклятие, – прошептала медсестра, – он не только слепой, но и настоящий лунатик!

Открыв дверь, незнакомец бросился в галерею, достиг лестницы, ведущей во двор больницы. Охранник преследовал его.

– Остановитесь, черт возьми! – кричал он.

Безрезультатно.

И тогда закричал вновь:

– Помогите! Скорее! Здесь больной в кризисном состоянии!..

В тот момент, когда незнакомец выскочил из темной галереи, чтобы вбежать в большой, хорошо освещенный коридор, он неожиданно начал спотыкаться, прекратил бег, не мог дальше двигаться и только протягивал вперед руки, жалобно, заунывно повторяя:

– Жап!.. Жап!

Охранник, вслед за которым прибежали и другие служащие, оказался рядом с больным в считанные секунды.

– Ну, наконец, – проворчал он. – Что же с вами произошло? Вы так хорошо видите в темноте, мой дорогой! И почему же вы хотели убежать?

Больной произносил жалобно одно и то же слово:

– Жап!.. Жап!

Услышав о том, что произошло, прибежал доктор Морис Юбер. Он остался в больнице, чтобы продолжить начатое ранее исследование в лаборатории. Юбер недоумевал, слушая объяснения медсестер.

Больной молчал и дрожал. Пот выступил на его лбу. Он был сильно возбужден.

– Положите его спать! – приказал доктор. – И не спускайте с него глаз всю ночь.

Больного отнесли на его кровать.

Часом позднее странный больной впал в угнетенное, подавленное состояние. Он лежал безучастно, и только по движению его грудной клетки можно было судить, что он еще жив.

Он не произносил ни одного слова, кроме «Жап, Жап».

…Именно об этом человеке и думал Морис Юбер, покидая Валентину на лесной аллее, по которой проезжали быстрой рысью экипажи, так как приближался час завтрака.

– Я должен сходить в больницу сегодня утром, – решил Морис Юбер. – Если он вышел из своего угнетенного, подавленного состояния, то, может быть, удастся выяснить какие-либо подробности о его личности.

Морис Юбер не признавался сам себе, что его заинтересовал этот человек только потому, что Жюв обратил его внимание на черные розы в петлице пиджака пострадавшего. А эти розы были похожи, как две капли воды, на цветы, присылаемые неизвестным человеком баронессе де Леско. Но это было правдой. Поэтому, свернув на Малаков проспект, Юбер направился к площади Виктора Гюго, а потом вошел в почтовое отделение, чтобы позвонить во внутреннюю охрану, которая несла дежурство в больнице.

– Алло, – произнес Юбер, – ничего нового? Шеф не приходил?

– Нет! – ответили ему. – Не приходил.

– А этот чудак, по прозвищу «Жап», как он поживает?

– О! Очень хорошо, – ответила ему медсестра, посмеиваясь с беззаботностью, не имеющей ничего общего с жесткостью, свойственной всем медицинским работникам. – Да он чувствует себя хорошо, лучше и быть не может. Мой дорогой, он скончался.

Морис Юбер побледнел, услышав эту новость.

Он затруднялся объяснить, почему она все-таки так потрясла его.

– Ах, черт возьми! И надо же такому случиться… А ведь болтают, что гора с горой не сходится! Боже мой, да это мой старик едет!

Остановившись на краю тротуара, Зизи смотрел на приближающийся к нему фиакр.

Мальчуган продолжал свой монолог:

– Я не ошибся, это как раз он… Я его узнал по кожаной шапке, которую он нахлобучивает на свою башку до самых ушей… а вот и ципочка, которая тащит карету. Бедная кляча, она еще больше отощала!

Фиакр приближался. Это была старая, грязная, плохо ухоженная колымага с лишенной свежести окраской, поскрипывающая на ходу.

На сиденье возвышался толстый кучер, закутанный по пояс в одеяло и одетый, несмотря на теплую погоду, в плотный широкий плащ с двумя рядами пуговиц.

– Эй, вы там! Папаша Коллардон!

Зизи жестикулировал, чтобы привлечь внимание кучера, но последний, закинув вожжи на спину лошади, казалось, не замечал, что кто-то делает ему знаки. Он ехал без пассажира, так как красный флажок счетчика был поднят.

Он делал вид, что не слышит молодого грума, но вскоре Зизи догадался, в чем дело.

– Черт возьми! – закричал Зизи, громко рассмеявшись. – Ведь он ничего не видит. По всей вероятности, как всегда, пьян.

Он внимательно посмотрел на пьяную рожу кучера, когда тот проезжал на близком от него расстоянии.

– Черт возьми! Как я и думал, старина снова нализался. Я уверен, что все плохо кончится этим вечером. И здесь не обойдется без полицейских.

Фиакр, управляемый скорее самой лошадью, чем кучером, медленно двигался вперед. Он принадлежал к числу тех фиакров, которые ни шатко, ни валко бредут по одному и тому же маршруту.

Зизи опечалился, выразив сожаление:

– Я так долго не видел своего дорогого папашку. Все-таки надо будет навестить его!

Он подумал, как ему поступить. Фиакр ушел еще не так далеко. Надо было действовать. Зизи выбежал на мостовую и бросился вслед за каретой с твердым намерением устроиться на задней рессоре.

Было примерно четыре часа дня, и этот небольшой инцидент произошел на бульваре Рошешуар.

Зизи, радуясь, что он свободен и независим, что вообще мало увязывалось с его профессией, снова вырвался с улицы Спонтини, воспользовавшись уходом камердинера.

Он доехал в метро до улицы Клиши, рассчитывая пойти в церковь, где должен был встретиться с таинственной наперсницей и советчицей – мамашей Гаду.

Поджидая ее, прельщенный уличным движением, тысячами мелочей, которые делают жизнь более привлекательной и позволяют развлечься, он прошел пешком по бульварам, подумав, что неплохо было бы воспользоваться каким-либо экипажем, чтобы добраться до места назначенной встречи.

Наконец случай представился: находясь у сквера Анвер, он заметил фиакр 227-35 своего любезного папаши.

Теперь Зизи, уже устроившись на рессорах, радовался своей выходке.

– Ну не смешно ли это? – рассуждал он. – Мой собственный папаша следит за мной косым взглядом. И пусть не рассчитывает на случай, если у него не будет клиента, содрать с меня звонкую монету. Как же весело!..

Но вдруг ситуация для Зизи резко изменилась, и он громко закричал, так как на его правой руке осталась красная полоса от кнута.

Кучер, почувствовав, что нечто необычное прицепилось к рессорам его кареты, и сомневаясь в необходимости тянуть в качестве перегрузки какого-то зловредного мальчишку, огрел его что есть силы кнутом.