Windows on the World - Фредерик Бегбедер

Здесь только что перевели его последний роман; назвав по-английски «Repetition», «Повторение». Потом великий писатель говорит, что меня вот-вот напечатают в Америке и мы отметим это событие, закатив обед с его другом Эдмундом Уайтом. Между моими корнями и мною намечается сближение. Я возвращаюсь в страну своей бабушки. Я не сумел избавиться от своего происхождения, своей истории, своей крови. Все-таки я не совсем гражданин мира, что-то держит меня здесь помимо моей воли.

– Зачем ехать в Нью-Йорк, чтобы писать об этом? – спрашивает великий писатель, поглаживая седую бороду. – Когда я пишу роман, действие которого происходит в Берлине, я не еду писать его в Берлин.

– Просто я пишу роман в старинном духе. Новизна – дело молодых, вроде вас!

Чуть позже, в «Thom's bar», согретый огнем камина и коктейлем «Маргарита», я думаю, что надо бы попросить мою невесту выйти за меня замуж, тогда у этой книги будет счастливый конец. Знаешь, мне бы хотелось, чтобы мы были свободны и прекрасны целых пятьдесят лет, как супруги Роб-Грийе.

Свет гаснет, потом зажигается снова. Лампочки начинают мигать, как в ночном баре. Потом настает непроглядный мрак. Дети отчаянно кричат в темноте. Мы в самом сердце ада. У меня больше нет выбора. Либо мы ждем, пока не подохнем здесь, либо спускаемся обратно в ресторан. Я размышляю недолго, слишком страшно сидеть на одном месте.

– Идемте, мои дорогие, спустимся обратно.

Они плачут все громче. Я сжимаю их руки, и мы встаем. Лурдес качает головой, она предпочитает остаться здесь. Мы долго обнимаем ее. Она откалывает свой значок «Windows on the World» и протягивает мне, на память.

– Мы еще встретимся, здесь или в ином мире.

– Ты благословен, Картью. С двумя такими ангелочками по бокам.

– Ты правда не хочешь спуститься?

– Молитесь за меня. Он откроет дверь, и я приду за вами. Ну, ступайте! Живо!

И мы покидаем ее, сидящую в темноте, прекрасную как мир.

Проходя по конторам «Windows on the World», я нахожу подключенный к Интернету ноутбук. Я пользуюсь случаем и на предельной скорости строчу e-mail Кэндейси, не перечитывая, не исправляя опечатки.

«Кэнди, ты меня обманула, потому чтоя кзался несерьезны. So what? Это свршенно неважно, твое тело немоя собственност. Нам прнадлежит толко наше одиночество, аты прервала мое своим весельем, свими розовыми губами, своим глдким лобком. Я боялся сказать „Я любл тебя“. Я полный идиот, что считал тбя чемто неважным. Я обнружил что помню только тебя. Кэнди постарайся меня простить. Я скоро здесь умру я скаждой мнутой слабе, ты можеш меня спасти, когда я думаюонас, я вижу что пытался быть кемто другим я играл рол, незнаю, чего я ждал оттебя, чтобы ты прикоснулсь ко мне, но ты меня спасла, ты слишко пздно вошла в мою жизнь, я уже все совершил, тебе не нашлос места каког ты заслуживала, не знаю с чегоначать но уменя есть оправдание просто мне конец. Не забывай Твой Карт».

Ну, в общем, я бы хотел написать что-то такое, если бы у меня было время. Письмо, которое она получила, было короче:

«I loved U. С. Y.».[106]

Я перешагиваю через кучу чистых CD на полу, этажерка сломалась и ножи для бумаги рассыпались по линолеуму.

I am dazzled by the glorious collapse of the world.[107]

Генри Миллер. Черная весна

Я не стал знаменитым. Меня более или менее знают в парижских литературных кругах. Моя крохотная слава по сравнению со славой какого-нибудь актера или рок-звезды просто смешна. Я могу спокойно выходить на улицу, меня не осаждают толпы фанов. Заказывая билет на самолет, я по-прежнему вынужден по буквам произносить свою фамилию! Пока люди не научились правильно произносить БЕГБЕДЕР, до звезды мне еще расти и расти.

И тем не менее я схожу с ума: собираю все газетные статьи, где упомянуто мое имя. Вырезаю их и складываю в кляссер, чтобы лет через двадцать, когда буду уже «экс», показать их дочери:

– Видишь, дорогая? В молодости папа был очень известным человеком. Как жаль, что ты этого не видела! Люди обожали меня, честное слово, спроси у мамы, это было просто невыносимо, потому-то она и выставила меня за дверь!

– Да-да, папа, да, конечно, ты был звездой… Ты мне уже раз сорок показывал этот альбом… И вообще, кончай говорить глупости, я прекрасно знаю, почему она тебя послала, при чем тут это… Просто с тобой невозможно жить.

– Но, э-э… ты меня любишь?

Лучше уж не воображать, что мне на это ответят через двадцать лет.

Когда приходит успех, некоторые делают вид, будто их нет; я же, наоборот, предпочел быть везде где только можно. Не понимаю, с чего бы мне исчезать под тем предлогом, что меня сильно любят. Уж лучше подождать, пока я всем не надоем, и тогда испариться навсегда. Тем более что ждать осталось недолго.

В приступах паранойи мне кажется, что система предусмотрела все, чтобы свести мой бунт к нулю: она дала мне деньги, успех, известность, и мои псевдореволюционные словеса выглядят смешно. Я еще не знаю, сработает ли эта удобная кара. Можно ли роскошью заткнуть человеку рот? Может ли слава быть блистательным трауром по непокорности? Этот прием использовал Энвер Ходжа, назначив Исмаила Кадаре́ депутатом. Лишить писателя силы обличения, сделав всесильным его самого. Как люди могут верить тому, что американцы называют «left limo»,[108]а мы окрестили «левыми, жрущими икру»? Можно ли быть богатым и стремиться к переменам? Да: для этого нужно воспитывать в себе неблагодарность. Быть «бубоном» или «бобуном» означает одно: что ты еще не вышел из неблагодарного возраста. Хорошо быть буржуазной богемой, гораздо лучше, чем простым буржуа. Мне надоело, что меня считают испорченным ребенком и упрекают за то, что я ломаю игрушки. Я их ломаю, чтобы сделать новые.

10 июня 1797 г. мой предок Джон Адамс подписал в Триполи договор с Ливией, в котором Оттоманской империи (владевшей в то время Магрибом) было специально указано, что Америка «ни в коей мере не основана на христианской религии». Америка не выступает в крестовый поход против ислама! Первая афганская война велась против русских, а не против афганцев! В то время наметился союз между Вновь рожденными христианами и саудовскими ваххабитами – последователями Мухаммеда ибн Абд аль-Ваххаба (1703–1792), «Кальвина песков». Мы нередко забываем, что ислам, как и иудеохристианство, опирается на наследие Авраама. Господствующая религия Америки – родная, но враждебная сестра исламского фундаментализма. На наших глазах разворачивается новая Варфоломеевская ночь. Джерри и Дэвид – жертвы Варфоломеевской ночи нефтедобывающих стран. Правоверные христиане против правоверных мусульман: я вот-вот умру из-за инцестуальной ссоры между двумя сектами миллиардеров.