Теперь ты ее видишь - Хэйди Перкс

Телефон зазвонил в очередной раз, и когда прекратил, то немедленно начал звонить опять. Наверно, с пятого раза я подняла трубку и крикнула в нее: «Да?» Лишь затем, чтобы услышать спокойный голос мистера Хэдлоу из углового магазина, сообщившего, что Джек возле его прилавка. Кто-то, проходя мимо, нашел его снаружи.

– Почему ты никогда мне этого не рассказывала? – спросила Одри, появившись у меня через пятнадцать минут после ухода Джоша Гейтса. Я всё еще сидела на полу в коридоре, когда она приехала.

– Тому я тоже ничего не говорила.

Я ничего не сказала мужу, потому что это подтвердило бы мой провал. Я не могла рассказать и матери, которая напомнила бы мне, что трое детей – это больше того, с чем я способна справиться. И я не говорила Одри, потому что она начала бы заверять меня, что «такие вещи случаются», но я бы всё равно увидела шок на ее лице. Одри запирает за собой входную дверь и не оставляет двери машины широко открытыми на всю ночь по ошибке. Она не потеряет ни футляр от солнечных очков, ни часы, ни своих детей. И Одри никогда не потеряет чужого ребенка.

– Но ты говорила Гарриет?

– Это так важно сейчас? – отозвалась я, хотя чувствовала себя виноватой. Я не могла сказать Одри, что доверилась другой подруге, потому что хотела иметь кого-то, кто не осуждал бы меня ни за что. Не теперь, когда я хорошо убедилась, что Од моя единственная подруга, не осуждающая меня сейчас.

– Да или нет? – настаивала Одри. – Очевидно, она выболтала всё этому персонажу из ужастиков, Гейтсу.

– Я рассказала ей только для того, чтобы она поменьше волновалась, – призналась я.

– Это как?

– Она паниковала из-за чего-то совершенно неважного, вроде того, что забыла взять запасной подгузник для Алисы. Я даже не помню, что это было. В любом случае, это произошло через год после того случая, как я потеряла Джека. Я хотела донести до Гарриет, что мамы не идеальны, даже те, о которых она, кажется, так думала. – Мы обе знали, что Гарриет возводила меня на пьедестал. – Я рассказала ей, чтобы она почувствовала себя лучше, и заставила пообещать, что она никому не скажет.

– Ну, она всё так и сделала.

– Я сказала: «Не говори даже Брайану», а она ответила: «О Боже, нет, я бы никогда не сказала Брайану», так что я не беспокоилась о дальнейшем.

– Это странно сказано.

– Что именно?

– «О, Боже, нет, я бы никогда не сказала Брайану».

– Возможно.

– Я бы никогда так не выразилась о Дэвиде.

– Ох, Од, – вздохнула я. – Неужели это действительно имеет значение?

– Нет, наверное, нет, – ответила Одри. – Но я всё равно думаю, что это странно.

– Что же мне теперь делать? – спросила я, уронив голову на руки. – Гарриет должна по-настоящему ненавидеть меня, чтобы сообщить об этом журналисту. – Рассказав ему эту историю, она подтвердила то, что он и так уже подозревал обо мне на пресс-конференции. Что я безответственная и мне нельзя доверять. – Я не могу поверить, что она это сделала, – добавила я. – Я знаю, ей, должно быть, больно, но это… как-то неправильно.

Сейчас

– Как вы думаете, почему Гарриет обратилась к прессе? – спрашивает детектив Роулингс.

– Я не знаю, что именно она это сделала, – говорю я. Мои глаза воспалены от постоянного растирания. Я желала бы иметь возможность приложить к ним пакет со льдом, но всё, что я могу сейчас сделать, это попытаться прекратить прикасаться к нежной коже.

– Но она, вероятно, рассказала кому-то? – Детектив неумолима. – Несмотря на то что вы просили этого не делать. Это, должно быть, вас разозлило?

– Разозлило? – Я готова рассмеяться над женщиной, которая, очевидно, не имеет об этом никакого понятия. – Нет, не разозлило. В некотором смысле я думаю, что у нее есть полное право рассказывать об этом журналисту, или своему мужу, или кому она пожелает. – Я вздыхаю. – Мне кажется, это Брайан. Думаю, что в какой-то момент Гарриет рассказала ему, и он поговорил с Джошем Гейтсом.

– Почему вы так думаете?

– Из-за того, что он сказал, когда пришел ко мне в среду вечером, два дня назад, – отвечаю я язвительно. Я делаю вдох, а затем добавляю, несколько более спокойно: – Я изо всех сил пытаюсь понять, насколько это актуально. То, что случилось, когда Джек был маленьким, не имеет ко всему этому никакого отношения.

– Мы просто пытаемся выстроить полную картину. – Роулингс поджимает губы, складывая их в идеальное сердечко.

Я отворачиваюсь в сторону и откидываюсь назад на стуле, сопротивляясь желанию скрестить руки на груди. Она подбирается ко мне, и я должна быть осторожна. Но сказать, что я устала, – это грубое преуменьшение.

– Давайте поговорим о звонке, который вы приняли этим утром, – предлагает детектив. – Утром пятницы, спустя тринадцать дней после вашего последнего разговора с ней. Наверно, вы испытали шок?

– Так и было.

– Что вы делали, когда Гарриет позвонила?

– Я предполагала встретиться с инспектором Хейзом. Он попросил меня подъехать в участок, но потом мне позвонили из школы и сказали, что Молли нездорова. Поэтому я сперва собиралась забрать ее.

– И звонок от Гарриет был совершенно неожи-данным?

– Да.

– Какой она вам показалась?

– Испуганной. Отчаявшейся, – говорю я, вспоминая звук ее голоса с пугающей ясностью.

– А как вы думаете, почему она позвонила вам?

– Наверно, потому, что я была первым человеком, о котором она подумала.

– После того, что случилось, Гарриет всё равно обратилась к вам? Почему она так поступила? – спрашивает Роулингс.

– Я не знаю, – мой голос поднимается на тон выше. – Она казалась напуганной. Скорее всего, потому, что Гарриет больше некому было звонить.

– И как только она вам позвонила, вы поспешили к ней на помощь? – спрашивает детектив, поднимая на меня глаза в ожидании ответа.

– Ну… нет, – отвечаю я. – Как я уже сказала, мне нужно было забрать свою дочь из школы.

– Так ваша близкая подруга звонит вам, испуганная и отчаявшаяся, и какое-то время всё, что вы делаете, – это ничего?

– Не «ничего». Я должна была присматривать за дочерью после…

– Но вы не позвонили в полицию?

– Нет.

– И не рассказали кому-то еще?

– Нет.

– Несмотря на то, как отчаянно звучал голос Гарриет?

Я молча киваю.

– Тогда я не понимаю, почему вы мешкали, вместо того чтобы делать хоть что-то, Шарлотта? – спрашивает Роулингс. – Почему вы сидели сложа руки в течение часа – или даже больше, – прежде чем решить, что делать?

Мой рот остается сухим вне зависимости от того, сколько раз я сглатываю. Я наклоняюсь вперед на стуле, держа руки под собой. Мое сердце болит; оно бьется так сильно, что почти выскакивает из груди, и всё это время детектив не сводит с меня глаз.