О природе вещей - Тит Лукреций Кар

тень, ниспадая от тела,

Сопровождает нас всюду с одной стороны постоянно.

Новые света лучи проливают вечно на землю,

Гибнут же прежние, будто бы шерсть, что сквозь пламя мы тянем,

Значит, не трудно отнять у земли лучи света и снова

Их возвратить и при этом рассеять все черные тени.

Но, чтоб глаза наши тут погрешали, мы не допускаем.

Свойственно им замечать только: есть ли тут свет или тени.

Но тот же самый ли свет, та же самая ль тень, что и прежде,

В данное время сопутствуя нам, пред глазами проходят,

Или же все происходит, как я объяснил уже выше, —

Этот вопрос разрешить надлежит одному лишь рассудку.

Наши глаза познавать не умеют природу предметов,

А потому не навязывай им заблуждений рассудка.

Так, когда на корабле мы идем, вам сдается – стоит он,

Все же, что в пристани есть, представляется мимо бегущим,

Кажется, будто к корме набегают холмы и долины,

Мимо которых, надув паруса, направляем мы судно;

Кажется, будто созвездия все, пригвожденные к небу,

Остановились, меж тем как они в постоянном движеньи,

Так как, взойдя, они видят опять в закат свой далекий,

После того, как тела их блестящие небо очертят.

Тем же порядком недвижными кажутся солнце и месяц,

Но, что они подвигаются, дело само указует.

Горы, что вверх восстают средь пучин далеко друг от друга,

Так что меж ними есть выход, свободный для целого флота,

Или представляются издали соединенными вместе;

Кажется, будто сцепились они в один остров громадный.

Детям же, после того как они перестали кружиться,

Кажется, будто бы вертится здание все и колонны

Ходят кругом, а порою едва их возможно уверить,

Что не грозит им нисколько своим разрушением крыша.

В пору, когда по утрам из-за горного кряжа природа

Трепетный свет красноватой зари воздымать начинает,

Часто тебе представляется, будто бы самое солнце

Пламенем жарким своим прикасается к горным вершинам,

Кои от нас отстоят на две тысячи выстрелов лука,

Или почти на пять тысяч полетов метательных копий.

Между горами и солнцем, однако же, тянутся глади

Моря безбрежного под необъятным простором эфира;

Тянутся многие сотни и тысячи стран, населенных

Множеством разных племен и породами разных животных.

Далее, лужа воды, глубиною не более пальца,

На мостовой между камнями улиц скопившись порою,

Вид под землей открывает нам столь же большой, необъятный,

Как и зияющий свод над землей вознесенного неба,

И представляется нам, будто тут под землею мы видим

Тучи и все те предметы, что в дивном находятся небе.

Если в средине потока наш конь остановится борзый

И в это время посмотрим мы в быстротекущие воды,

То мы увидим коня в них, стоящего кверху ногами

И с быстротой уносимого волнами против теченья.

Также, куда б мы ни кинули взора, нам будет казаться,

Будто все вещи плывут и несутся таким же порядком.

Портик возьми наконец, представляющий ходы прямые

И состоящий притом из колонн одинаких повсюду.

Если же вдоль поглядеть от какой-нибудь точки предельной,

То постепенно он сводится к конуса узкой вершине:

Крыша склоняется к полу, сближается правый бок с левым

Вплоть, пока все тут к вершине конической в нем не сойдется.

Так корабельщикам кажется на море, будто бы солнце

Всходит из воли и заходит, лучи свои в волнах скрывая;

Ведь ничего моряки, кроме моря и неба, не видят,

А потому не подумай, что тут извратилось их чувство.

И для незнающих моря суда, что на якоре стали,

Кажутся очень непрочными и поврежденными бурей,

Так как те части у весел, которые вверх выдаются

Здесь над поверхностью, целы и прямо корма выступает,

Но вся подводная часть представляется сломанной, будто

Несколько кверху отогнутой и выпираемой кверху,

Так что, сдается, она близ поверхности плавает самой.

Ночью, когда разреженные тучи уносятся ветром,

Нам представляется, будто блестящие светочи неба

Поверху как бы навстречу идут облакам и при этом

Вовсе не теми путями, какими идти надлежит им.

Далее: если ты руку к глазам поднесешь и немного

Снизу надавишь их, то образуется чувство, как будто

Все, что ты видишь, в двойном пред тобою является виде.

Видишь в светильниках, как разгорается пламя двойное,

Видишь в жилище своем, как двоится домашняя утварь,

Как у людей появляется по два лица, по два тела.

А когда сладостный сон повергает в бесчувствие члены

И наше тело объято всецело полнейшим покоем,

Нам представляется, будто мы бодрствуем, будто бы члены

Движутся наши и будто бы ночью, во тьме непроглядной,

Солнца лучи созерцаем мы и освещенье дневное.

Кажется, что перед нами сменяются реки и горы,

Небо и море, что мы переходим ногами чрез поле,

Что средь безмолвия ночи всеобщего слышим мы звуки

И на вопрос отвечаем, хотя мы молчим в это время.

В этом же роде встречается множество странных явлений,

Кои хотят подорвать как бы наше доверие к чувствам.

Но понапрасну все то. Большей частью нас вводят в ошибку

Те заключенья рассудка, которые вносим мы сами,

Так что мы чувствуем то, чего чувства нам не указуют.

Но ничего нет трудней, как из вещи, вполне очевидной,

Выделить те заблужденья, которые вносит рассудок.

Тот же, кто думает, что ничего он не знает, не знает

Также, возможно ль познать что-нибудь при подобном незнаньи.

Значит, и опровергать я не буду того человека,

Кто отвращает свой собственный ум от следов очевидных.

Даже хотя б согласился я с этим его положеньем,

Все ж я спросил бы: откуда берет он понятье о знаньи

Или незнаньи, всегда отрицая во всем достоверность.

В чем же различие между сомненьем и сведеньем верным,

Что составляет мерило для истины и заблужденья?

Прежде всего