Остатки былой роскоши - Лариса Соболева

– Но я был на похоронах! – заорал Куликовский. – Рощин лежал в гробу! Его закопали! Понимаешь: за-ко-па-ли! Значит, тело должно в гробу и быть!

– Был, – согласился Степа. – Многие свидетели утверждают, что на момент похорон Рощин находился в гробу. А теперь ушел.

Куликовский прищурился, пронизывая Степу взглядом насквозь, и вдруг заговорил на языке своих «клиентов»:

– Не въеду, ты «ха-ха» ловишь или в натуре болван набитый?

– Семен Сергеевич, – надулся Степа, – я не меньше вашего огорошен. До сих пор мне приходилось иметь дело с преступниками, а не с главарями города и покойниками. Если вас интересует мое мнение, то скажу. На месте Рощина я бы тоже из могилы вылез, чтобы дать им прикурить. Я...

– Твое мнение меня интересует исключительно по делу, – оборвал его Куликовский, вернувшись к своей обычной лексике. – Отказ от дела не приму, поэтому ступай и выясняй сказочные обстоятельства дальше.

– Я не все доложил. Сегодня ночью, когда наблюдал за семеркой на новом кладбище, оказалось, что я был не один такой любознательный. За ними следили еще пять человек. Эти пять человек, как выяснилось позже, прибыли в автомобиле «Вольво»...

– «Вольво»? – ожил Куликовский. – Угу, интересно.

– Так точно. Подъехала машина к кладбищу почти одновременно с нами. То есть следили за семеркой тоже от белого дома. Только они ехали в хвост автомобилям семерки, а мы за ними, немного поотстав, и сначала на них не обратили внимания. Мы остановились на одном конце кладбища, ближе к шоссе, они же проехали на другой край. Поскольку у меня был прибор ночного видения, я дал возможность семерке пройти в глубь кладбища, потом пошел в их сторону. Наблюдал за «нашими» в бинокль и вдруг вижу – еще пятеро рядом. Подумал даже – привидения, что ли. Эти пятеро сначала крались, потом залегли неподалеку от могилы Рощина. Себя ничем не выдавали до самого конца. Вернулись только после семерки. Я так и не понял, чего они хотели. Но поехал от кладбища не за «нашими», а за «Вольво». Все пятеро вышли из машины в Транспортном переулке и скрылись в трехэтажном доме, который выстроен на новом проекте. Квартиру не успел выяснить. Боялся, что меня заметят, поэтому в подъезд за ними не пошел. Затем я отправился на поиски семерки, предполагая, что после эксгумации они будут держаться вместе. Около белого дома их машин не обнаружил и поехал к дому мэра. В пять часов утра шесть человек вышли от мэра и разъехались по домам. Я ездил за автомобилем Ежова, который отвез домой Туркину и Хрусталева, из чего сделал вывод, что и остальные отправились по домам. Я вернулся к резиденции мэра, но там все было спокойно.

Куликовский сцепил руки за спиной, выпятил нижнюю губу и так стоял некоторое время не шевелясь. Степа терпеливо пережидал, зная, что замначальника управы имеет свойство в момент задумчивости впадать в транс на неопределенный срок.

– Выходит, не мы одни интересуемся семеркой, – высказал наконец Куликовский «ценную» мысль. Но следующая его мысль оказалась куда ценнее: – Приезжай через часок в управу, я дам список всех, кто проживает в том доме. Посмотрим, нет ли каких дел за жильцами.

– Вау! – воскликнул Степа в знак восторга.

– Прекрати выть по-американски, – поморщился начальник и пошел к своему автомобилю, бубня под нос: – И чего обезьянничают? Будто русских выражений нет... Никакого патриотизма у молодежи!

Крутившийся неподалеку Толик после ухода Куликовского подбежал к Степе. Он нарочно вышел из машины, чтобы в случае опасности подать Яне знак свистом. Тогда девчонка должна была выбраться из машины с другой стороны и отбежать от нее подальше.

– Степа, ты почему ему не сказал, что среди пятерых «призраков» видел Рощина?

– Приберег новость на ужин, чтоб ему спалось слаще, – улыбнулся Заречный и ринулся к машине. – Гони, Толян, к белому дому. Янка, вылезай из укрытия.

– Уф, упарилась, – появилась из-под сиденья красная и взлохмаченная девушка.

– Янка, у меня просьба...

– Если домой будешь отправлять...

– Сначала выслушай! – осадил ее Степа строго, но не повышая голоса. Вообще-то он всегда с ней строг, так как женщине, известное дело, поблажек нельзя давать, сразу на голову сядет. – Последи за белым домом. Там напротив кафе есть – посиди поешь мороженого...

– Денег тогда дай, – попросил Яна.

– Сейчас. – Степа полез в карман, выгреб из него что там лежало, но удовлетворен суммой не был. – Толян, у тебя деньги есть? Дай, а то вдруг ей придется кататься на такси до нашего приезда.

– Кое-что найдется, – сказал Толик и протянул Янке купюру.

– Заметишь что-нибудь подозрительное, ну, например, что они выходят, – продолжил инструктаж девушки Степа, – дуй за кем-нибудь из членов семерки. Тебя никто из них не знает, значит, можешь находиться близко к ним.

– Поняла. Сделаю, – ответила Яна.

– Почему я решил, что они до утра не выйдут? – вздохнул Степа. – Прошляпил.

– Ты про кого говоришь? – спросила Яна.

– Да так, это мысли вслух, – отмахнулся Степа.

А думал он о Рощине со товарищи, за которым и следил от кладбища. Неужели он жив и взорвал бензоколонки? Во всяком случае, он был гораздо больше похож на живого, чем на покойного.

Беда, как говорится, не приходит одна. Еще внизу Николая Ефремовича предупредила дежурная, что его просила срочно, «очень-очень срочно», зайти Зинаида Олеговна Туркина. И так дежурная таращила глазенки, столько в них читалось обожания и подобострастия по отношению к мэру, что его чуть наизнанку не вывернуло. Николай Ефремович лесть любит, а подлизывание в квадрате, а тем более в кубе не терпит.

Сабельников поднялся в свой отсек, выпил большую рюмку виски, переждал жжение в голодном желудке, а когда появился первый нахаленок, сказал ему с обидой:

– Привет. Ты там, на том свете, обитаешь, знаешь все тайны душ. Так вот, скажи на милость: неужели нельзя было меня предупредить, что Рощин хочет взорвать мои бензоколонки? Знаешь, какой ущерб он мне нанес? Лучше б я пропил эти бензоколонки! Мы с вами сдружились, а вы... э-эх, черти окаянные! – запечалился мэр и поспешил к затрезвонившему телефону. – Алло... Ах, это ты, Зинуля? У меня такая беда... Что? Еще одна ждет?! Иду.

У Николая Ефремовича мелко затряслись руки от волнения. Не оправился он еще от полученного удара, а Зиночка вдруг огорошила: все в сборе, ждут только его, Рощин «нас смертельно ранил». Вот как выразилась Зинаида. А он мечтал посидеть в компании с чертиком, поплакаться ему за рюмочкой. Так и разбиваются мечты о рифы телефонных звонков. Небось дежурная настучала Зинке, что он на месте. Проворчав: «Уволю язву», мэр в ожидании новых катаклизмов побрел в отсек Зиночки.

Едва Николай Ефремович открыл дверь, в глаза ему бросилось: длинный стол с темной полировкой, Зина во главе, перед нею лежит раскрытая газета. Коллектив ночных могильщиков тоже сидел за столом, а не в разных концах кабинета, что говорило о явном ЧП.