Северный крест - Валерий Поволяев

Среагировал на новое блюдо он слишком запоздало — передёрнул плечами, когда перед ним уже стояла тарелка с «патэ из фуа-гра». Собственно, это была обычная, хорошо прожаренная печёнка с тонко нарезанными хрупкими сухарями, политая горьковатым подгорелым соусом, Слепцов никогда бы не подумал, что рядовая телячья или поросячья печёнка может оказаться благородным блюдом «фуа-гра».

Ели молча, Лебедев сидел, сосредоточенный, погруженный в себя, разговор не заводил — что-то обдумывал.

На третье Митька Платонов предложил кофе с консервированными английскими сливками и гренками. Лебедев, словно бы очнувшись, приподнял чашку, поглядел на неё с сожалеющей улыбкой и проговорил, ни к кому не обращаясь:

— Вот напиток со сложным напористым характером — ещё вчера никому в России не был ведом, а сегодня в Архангельске не найдёшь чиновника, который свой день не начинает с чашки кофе. Мда-а...

Лейтенант выглянул в иллюминатор. Миноноска стояла на якоре посредине реки. Слева на невысоком кривом берегу гнездилась зубчатая строчка молодых тёмных ёлок, справа виднелись голые камни, поблескивающие то ли от пота, то ли от тумана, приползшего из верховьев.

Пороги, дальше которых миноноска не могла двигаться, находились совсем недалеко.

Лебедев допил кофе, отставил чашку в сторону, до хруста размял пальцы.

— Значит, так, дорогие друзья, — начал он совершенно по-штатски, не по-уставному, поглядев вначале на Чижова, потом на Слепцова. — Дальше мы пройти не сможем. Вода всё уходит и уходит. Скоро река станет такой мелкой, что мы даже не сможем вернуться назад — нас просто-напросто закупорит здесь. Дорога, ведущая в Кожозерский монастырь, находится примерно в двенадцати километрах отсюда. Предлагаю вашим отрядам покинуть мониторы и в монастырь двигаться самостоятельно. — Лебедев взял со столика колокольчик, несколько раз встряхнул его. — Дневальный!

В дверях кают-компании незамедлительно появился матрос с белой повязкой на рукаве.

— Попросите ко мне кока, — попросил лейтенант.

Через несколько мгновений в дверях возник Митька Платонов.

— Кофе с консервированными сливками — это, конечно, вкусно, — сказал ему лейтенант, — но это не русский напиток. Кофе у нас пьют только чиновники, стремящиеся жить на французский манер — с прононсом, не выговаривая «р». Принесите нам хорошего крепкого чая.

— Есть! — Митька так стремительно наклонил голову, что с неё чуть не слетел колпак.

Рунге с улыбкой покосился на командира.

— Игорь Сидорович, вежливость необыкновенная. С этими людьми надо быть грубее, такого обращения, которого император Николай Александрович удостаивает своих подчинённых, они не понимают...

— В чём же провинился покойный государь, Иван Иванович?

— Со всеми людьми он был на «вы», только к троим обращался на «ты».

— Кто же были эти трое?

— Дмитрий Шереметьев, князь Анатолий Барятинский и ещё один человек, не помню его фамилии...

— Генерал-майору свиты Барятинскому я имел честь быть представленным. Светлый человек. Герой Японской войны — за бои под Мукденом получил Георгия. В него прицельно били японцы, а он стоял в это время перед осколком зеркала, укреплённом на ветке, и брился...

Когда Митька Платонов принёс чай, лейтенант обеими руками обхватил кружку.

— Вот это по-русски, — похвалил он, — это наш напиток. — С удовольствием отхлебнул из кружки. — Крепкий чай. Чёрный, как дёготь.

— Главное — вкусный, — подал голос молчаливый поручик Чижов.

— Сутки вам добираться до монастыря, двое суток — на наведение порядка в окрестностях, и ещё сутки — на дорогу обратно. Я вас буду ожидать здесь. Какие будут суждения? — Лебедев вновь отпил из кружки, довольно качнул головой. — Прошу высказываться.

— Значит, ещё немного пройти вверх не удастся? — спросил Слепцов.

— Не удастся. Сядем на киль. Тогда нам отсюда вообще не уйти.

— Жаль. Что касается остального, — на лысом темени Слепцова собралась лесенка морщин, — добавьте ещё один резервный день. Мало ли что у нас может произойти...

Лебедев согласно кивнул, отпил ещё из кружки чая.

— Предложение принято.

Чижов первым поднялся из-за стола.

— Пора!

Через десять минут на реке завозились, шумно зашлёпали плацами мониторы, подгребая к берегу. Над мониторами двумя тёмными шевелящимися облаками висели комары. Арсюха смотрел на комаров, лениво похлёстывал себя веткой и думал о том, что, с одной стороны, неплохо бы с пехотой совершить пробежку по окрестным деревням и раскидать свой товар — не тащить же его, в конце концов, назад в Архангельск, а с другой стороны — в тайгу очень не хотелось лезть.

Пока Арсюха размышлял, прикидывая все «за» и «против», на баке раздался крик:

— Баринов!

Следом выкрикнули Андрюхину фамилию:

— Котлов!

Матросов вызывал к себе боцман, но задачу ставил не он, а старший офицер Рунге. Оглядел вызванных, снял с седой головы фуражку, протёр её внутри платком.

— Значит, так, — сказал он, — пойдёте с отрядами на Кож-озеро для связи. Один — с отрядом капитана Слепцова, второй — поручика Чижова. Задача ясна?

Вот и не осталось никаких сомнений, вот всё и определилось. Арсюха повеселел, кивнул:

— Так точно!

На воду сбросили шлюпку — к берегу решили не подходить, не рисковать, проще было доставить связных на шлюпке, — Андрюха проворно спрыгнул в неё, сел на скамейку, гордо именуемую банкой, пристроил на коленях небольшой сидор с едой, Арсюха замешкался — сидор у него, не в пример Андрюхиному, был в несколько десятков раз больше.

— А багаж тебе такой громоздкий зачем? — полюбопытствовал Рунге. — Ты чего, упаковал все свои манатки и на миноноску решил не возвращаться?

Арсюха угрюмо молчал, Рунге покачал головой. Виски его на мутном утреннем солнце отливали благородным серебром.

— Куда груз такой, спрашиваю? — Рунге повысил голос. — Ты чего, матрос, не слышишь?

— Слышу, — наконец отозвался Арсюха.

— Не дотянешь ведь. В походе будет трудно.

— Дотяну, — угрюмо пробормотал Арсюха. — Своя ноша плечи не тянет.

Рунге с сомнением покачал головой.

— Ну, смотри. Ежели что — вываливай содержимое своего мешка в канаву.

«Фига тебе, — мысленно откликнулся на этот совет Арсюха, губы у него дрогнули, поползли в сторону и замерли. — Чтобы своё да выложить в канаву? Никогда! Это же своё, а не казённое».

Он с трудом перелез через леер и опустился в шлюпку. Следом перетянул за собой мешок.