Святая Эвита - Томас Элой Мартинес

— Если вы намерены сейчас увозить Сеньору, я хочу участвовать в этом, — сказал он.

Моори не мог простить доктору попытки его обмануть с копиями трупа.

— Вам здесь нечего делать, — ответил он. — Это военная операция.

— Не отстраняйте меня, полковник, — настаивал врач. — Я заботился о теле с самого первого дня.

— Вам не следовало этого делать. Вы иностранец. Нечего было вам вмешиваться в историю не вашей страны.

Ара поднес руку к шляпе и вышел на улицу к своей машине. Выражение лица было у него ошеломленное — словно человек сам себя потерял и не знает, с чего начать поиски себя».

Сифуэнтес выбрал этот момент истории, чтобы вставить один из своих автопортретов:

«Как вам известно, я шут Божий. Меня прозвали „Мальчик-с-пальчик“, потому что ростом я с палец Бога. Иногда я гигант, а иногда незаметен. От торжественной напыщенности меня избавило мое презрение. Благодаря этому чувству презрения я свободно делал все, что вздумается. Не судите обо мне по тому, что я рассказываю. Мой стиль менее темен, чем была та действительность.

Подробности я опущу. Моори Кёниг, войдя в святилище, вынул копии трупов из ящиков за занавесями, надел на них белые туники, такие же, как на Эве, и оставил копии на полу. Они легко сгибались, почти не имели веса. В самом дальнем углу от входа он положил Покойную, еще раз проверив метку за мочкой. Подлинное тело отличалось от копий своей негибкостью и весом: оно было на семь-восемь кило тяжелей. Но рост был такой же: метр двадцать пять. Моори Кениг проверил его раз и еще раз, не веря себе. Издали, на стеклянной плите, труп казался огромным. Но из-за формалиновых ванн кости и ткани съежились. Только голова оставалась прежней: прекрасной и порочной. Окинув ее последним взглядом, он прикрыл Эву покрывалом, как остальных.

В коридоре третьего этажа уже стояли в ряд открытые гробы. Никаких других свидетелей, кроме трех офицеров Службы разведки, не было. Моори Кёниг открыл дверь святилища и с помощью своих подчиненных уложил тела. На каждом гробу была жестяная табличка с выгравированными именем и датой. Табличка Эвиты как бы дразнила историков — если бы кому-нибудь из них пришлось читать надпись, — там указывались данные ее бабушки по матери, которая скончалась также в возрасте тридцати трех лет: Петронила Нуньес (1877—1910).

Крышки гробов прикрепили винтами. Солдатам приказали спуститься в гараж. Тела погрузили на грузовики — без знамен, без всякого церемониала, в полной тишине. Около часа ночи все было закончено. Моори Кёниг достроил свой отряд возле машин. Арансибия, Псих, был бледен — то ли от впечатлений, то ли перетрудился. Один из сержантов, кажется Гандини, едва держался на ногах.

— Через несколько часов это задание будет завершено, — сказал Полковник. — Солдаты возвратятся в Главный штаб. Завтра им дадут увольнительную. Остальных я буду ждать в Службе разведки в три часа.

Воздух был сырой, тяжелый, дышалось с трудом. Когда Моори Кёниг вышел в темноту, он увидел на горизонте огромный серп луны, пересеченный черной полосой то ли дождя, то ли злого рока».

Перечень предметов, обнаруженных на третьем этаже Всеобщей конфедерации труда 24 ноября 1955 г.

• Треугольная стеклянная призма с двумя широкими крышками, сходящимися вверху, похожая на футляры, применявшиеся в церквах для демонстрации священных даров.

• Две шпильки для волос.

• Три продолговатых ящика из обычного дерева длиной в полтора метра. В одном из ящиков найдена почтовая открытка со штемпелем почты Мадрида, 1948 года. Текст открытки, равно как имя адресата, неразборчив.

• Семьдесят две черные и лиловые ленты с золотыми надписями посвящений покойной супруге беглого тирана.

• Флакон с кристаллами тимола, непочатый.

• Пять литров 10-процентного формалина.

• Девять литров 96-процентного спирта.

• Тетрадь с записями, которые делал доктор Педро Ара. Она содержит четырнадцать листов. Удалось прочитать только следующие слова: «мы ей сделаем саван из вышитой парчи, чтобы заменить им тот, что на ней, пропускающий воздух» (стр. 2); «…свободно не…» (стр. 9), «от подданных» (стр. 4), «ямка или ожог от лучей» (стр. 3), «нехватка тюля» (стр. 10), «от некротизированной кожи» (стр. 6), «чтобы ее открыть и чтобы приникали» (стр. 11), «кашель бедняков» (стр. 13)[57].

• Букет свежего душистого горошка рядом с призмой.

• Зажженная сальная свеча.

Они начали переправляться через реку с наступлением сумерек. Собирались в группы по десять человек на пристанях острова Масьель[58]и ждали катеров, шедших к Боке. Хотя стояла жара и воздух был насыщен испарениями реки, в походных сумках у них была верхняя одежда, как будто они готовились к многомесячной осаде. Поднявшись на борт, заставляли лодочников углубляться в каналы Южной Гавани, между пароходами, возвращавшимися из Монтевидео, и высаживались на любое свободное место у мола, аккуратно уплатив за проезд. Другие баркасы шли от Кильмеса и Энсенады[59]с зажженными на мачтах фонариками и пришвартовывались немного северней, вблизи ангаров. У некоторых были в руках плакаты, другие несли барабаны. Шли в молчаливом согласии мимо огромных элеваторов, а затем с быстротой и ловкостью муравьев мастерили деревянные ширмы, чтобы женщины могли накормить грудью своих младенцев. От всех пахло дубильными составами, горелой древесиной, дешевым мылом. Говорили мало, но слова звучали резко, повелительно. Женщины были одеты в цветастые халаты или платья без рукавов. Старики со вздутыми, как аэростаты, животами щеголяли блестящими искусственными челюстями. Вставные зубы и швейные машины были наиболее частыми подарками Эвиты. Каждый месяц она получала в своем фонде сотни посылок со слепками десен и нёба и возвращала по почте со следующей запиской: «Перон исполняет. Эвита восхищается. В Аргентине Перона зубы у трудящихся должны быть в полном порядке и улыбки без комплекса бедности».

Некоторые семьи отваживались идти пешком через верфи, прячась от военных постов. Другие пробирались сквозь тростниковые заросли или брели по заброшенным путям для товарных вагонов. В полночь их набралось уже более шестисот человек. Они пекли требуху и ребра на проволочных прутьях. Подходили к костру с хлебом в руке, выстраивались в очереди и ели.

Им грозила неминуемая опасность, но они этого не сознавали или же не считались с нею. Неделю назад правительство так называемой освободительной революции решило окончательно вытравить память о перонизме. Запрещалось публично упоминать Перона и Эвиту, выставлять их портреты и даже вспоминать об их существовании. В одном из объявлений говорилось: «Тюремное заключение от шести месяцев до трех лет ждет каждого, кто поместит на видном месте портреты или статуи свергнутого диктатора и его жены, будет употреблять слова типа „перонизм“ или „третий путь“, аббревиатуры типа ПП (Перонистская партия) или ПВ (Перон возвратится) или будет призыват к возвращению уничтоженной диктатуры».