Сталин. Путь к диктатуре - Абдурахман Авторханов

В то время к признаниям Ягоды отнеслись с таким же недоверием, как и ко всем другим показаниям московских процессов. Недоверие это объяснялось общеизвестными причинами: во-первых, никто не верил, чтобы старые революционеры — Троцкий, Зиновьев, Каменев, Бухарин, Рыков и другие под конец своей жизни превратились в обыкновенных уголовных убийц, наемных шпионов и профессиональных отравителей; во-вторых, все обвинения были основаны на личных показаниях подсудимых, достаточно фантастических, чтобы верить в их правдоподобность; в-третьих, никаких объективных улик и доказательств представлено на суде не было, если доказательством не считать того, что прокурор Вышинский называл на суде «объективной логикой».

Однако в свете доклада Хрущева на XX съезде мы приходим к выводу, правильность которого поколебать уже невозможно: Ягода говорил абсолютную правду по поводу убийства Кирова и отравления других, но говорил неправду по поводу организаторов самих убийств. Организаторы убийств сидели не на скамье подсудимых, а в Политбюро ЦК партии — Сталин, Молотов, Каганович и Ворошилов. На скамье подсудимых сидел лишь один организатор-исполнитель — бывший шеф НКВД Г. Ягода.

Уже Л. Троцкий обратил внимание на это (в книге «Сталин»). Еще до разоблачений Сталина Александр Орлов, бывший генерал НКВД, привел нам в книге «Тайные преступления Сталина» веские доказательства того, что Киров был убит по заданию Сталина. То и другое косвенно подтвердил Н. Хрущев в названном докладе. Вот слова Хрущева:

«Необходимо заявить, что обстоятельства убийства Кирова до сегодняшнего дня содержат в себе много непонятного и таинственного и требуют самого тщательного расследования. Есть причины подозревать, что убийце Кирова — Николаеву — помогал кто-то из людей, в обязанности которых входила охрана личности Кирова. За полтора месяца до убийства Николаев был арестован из-за его подозрительного поведения, но был выпущен и даже не обыскан. Необычайно подозрительно и то обстоятельство, что когда чекиста, входившего в состав личной охраны Кирова, везли на допрос 2 декабря 1934 года, то он погиб во время автомобильной „катастрофы“, во время которой не пострадал ни один из других пассажиров машины. После убийства Кирова руководящим работникам ленинградского НКВД были вынесены очень легкие приговоры, но в 1937 году их расстреляли. Можно предполагать, что они были расстреляны для того, чтобы скрыть следы истинных организаторов убийства Кирова. (Движение в зале.)»

Хрущев, конечно, говорил только об одном «истинном организаторе убийства Кирова» — о Сталине — прямо не называя его имени и не сообщив всего того, что он лично знает по этому поводу. Но уже сказанного Хрущевым, в руках которого находился личный архив Сталина и все еще уцелевшие свидетели сталинских преступлений, вполне достаточно, чтобы восстановить, наконец, историческую правду: Сталин убил Кирова руками шефа центрального НКВД Г. Ягоды и шефов ленинградского НКВД Медведя и Запорожца, а эти последние Сталиным «были расстреляны, чтобы скрыть следы» собственного преступления.

* * *

Почему же Сталин избрал своими первыми жертвами для начала «великой чистки» Кирова, Куйбышева, Менжинского, Горького? Если мы вспомним положение, вес каждого из них в партии и стране, если учтем их личные качества и их взаимоотношения с будущими жертвами Сталина, то станет ясным, что выбор Сталина не был случайным, произвольным.

В данном случае остановимся лишь на одном Кирове. Трагедия Кирова заключалась в его невероятной популярности в партии, в исключительном личном мужестве, в доходящей до упрямства самостоятельности в работе. Широко были известны случаи, когда Киров просто игнорировал распоряжения ЦК и Совнаркома, если ему казалось, что они идут вразрез с интересами его работы в Ленинграде (вопросы рабочего снабжения, карательной политики НКВД против интеллигенции и т. д.), что создавало ему популярность и в народной массе. Причем Киров до конца жизни поддерживал старую традицию революционеров посещать большие рабочие и крестьянские собрания и выступать на них, традицию, от которой Сталин давно отказался (Хрущев заявил, что последний раз Сталин был среди народа только в 1928 году), а примеру Сталина следовали все другие члены Политбюро, кроме Кирова…

У Кирова были и другие личные преимущества, которые в те годы играли важную роль в карьере коммуниста: в отличие от полуинтеллигента, воспитанника духовной семинарии и сына мелкого грузинского ремесленника-сапожника («мелкого буржуа»!) Сталина-Джугашвили, русский Киров был сыном потомственного пролетария, сам пролетарий, вступил в партию большевиков в восемнадцатилетнем возрасте, в 1904 году (Сталин вступил в девятнадцатилетнем возрасте в грузинскую националистическую организацию «Месамедаси», из этой организации впоследствии вышли грузинские меньшевики, с которыми Сталин поддерживал связи до 1917 года).

В годы войны и Февральской революции Сталин примыкал к правому крылу большевиков и открыто выступал вместе с Каменевым против «Апрельских тезисов» Ленина, а Киров с 1904 года ни разу не отходил от линии Ленина. Как теоретик Сталин был дилетантом, как публицист посредственностью, а как оратор — наводил скуку. После Троцкого и Луначарского у большевиков не было такого талантливого оратора и публициста, как Киров. Несмотря на свое исключительно высокое положение — второй человек в Москве и первый в Ленинграде — Киров не успел превратиться в то, во что давным-давно превратились его коллеги по Политбюро: в недосягаемых бюрократов на вершине партийной олигархии. В коридоре Смольного его убили, вероятно, выражаясь словами Хрущева, «чтобы скрыть следы истинных организаторов убийства», а его легко могли убить на любом рабочем собрании.

Было у Кирова и другое преимущество в глазах идейных коммунистов: так называемую «диктатуру пролетариата» Киров понимал в буквальном смысле, несмотря на его почти десятилетнюю сталинскую школу.

Сталин всегда считал все преимущества своих коллег своими личными недостатками. Даже та «мания величия» Сталина, о которой рассказывал Хрущев, кроме всего прочего, тоже выросла из того же источника — из чувства собственной неполноценности, которое так ярко сказалось в отношении Сталина к Троцкому, Зиновьеву и Бухарину.

Об этих качествах Кирова как человека и коммуниста Сталин счел нужным написать в некрологе, посвященном его же жертве:

«Товарищ Киров, — писал ЦК партии, — представлял собою образец большевика, не знавшего страха и трудностей… Его прямота, железная стойкость, его изумительные качества вдохновенного трибуна революции сочетались в нем с той сердечностью и мягкостью в личных, товарищеских и дружеских отношениях, с той лучистой теплотой и скромностью, которые присущи настоящему ленинцу».

Но как раз эти качества — незнание страха, прямота, железная стойкость изумительно вдохновенного трибуна революции — были палкой о двух концах: они были хороши вчера, когда существовала думающая партия Ленина, они были вредны сегодня, когда создавалась нерассуждающая олигархия Сталина. Даже больше: такие качества были просто опасны не только для дела Сталина, но и для тех, кто ими владел. Вся последующая практика Сталина и поведение его «учеников и соратников» служат самыми убедительными тому доказательствами.