Милый друг Натаниэл П. - Адель Уолдман

В некоторых отношениях она влияла на него положительно: заставляла ходить на спектакли, концерты и в галереи, посещать популярные рестораны в не самых популярных уголках города. Прежде он ограничивался баром в своем квартале. Однако, оглядываясь назад, Нейт признавал, что даже в свои лучшие моменты, даже когда они шли рука об руку от метро к пиццерии в некогда итальянском квартале в глубинке Бруклина, даже когда сидели вместе, попивая горячее какао на каменной скамейке возле Клойстерса, глядя на базальтовые утесы парка «Пэлисейдс» по другую сторону Гудзона, даже тогда он, на каком-то уровне сознания, пополнял каталог несоответствий для будущих ссылок. К тому времени, когда они встречались месяцев семь или восемь, Элайза стала постоянной темой в разговорах Нейта с друзьями. «Это нормально, когда подруга устраивает скандал, если ты планируешь пятничный вечер, не проконсультировавшись с ней? – спрашивал он. – И как понимать, если каждый раз, когда она высказывает мнение о ком-то, у меня возникает чувство, что на самом деле все ровно наоборот?»

Они пробыли вместе около года, прежде чем недовольство таки перевесило то, что – любовь? потребность? увлечение? – связывало его с ней. «Дружба, едва перестав крепнуть, сразу начинает хиреть», – сказала безнравственная мадам Мерль[59], и Нейт был вполне с ней согласен. В один прекрасный день он обнаружил, что чары Эйлин ослабли. Он спокойно наблюдал, как она изливает на него свою злость, и не испытывал тревожного, приходившего помимо его воли желания сделать все возможное для скорейшего примирения.

Поначалу Нейт действовал мягко – отказывался от предлагаемых ею выходов, оставался дома, когда ему этого хотелось, а однажды даже спланировал провести уик-энд с Джейсоном и Марком, не испросив заранее ее мнения. Никак не отреагировав на ее раздражение, он ждал возвращения прежнего, ставшего уже привычным беспокойства. Оно не вернулось. Элайза быстро уловила перемену, проявив что-то подобное тому чутью, которое помогает животным чувствовать приближающуюся бурю. Она заметно смягчилась, стала любезнее, услужливее. Вместо модного, упоминавшегося в обозрении «Таймс» ресторана предложила ресторан-барбекю. Сдержала досаду, когда Нейт, сославшись на занятость, сказал, что не поедет с ней к ее родителям, пригласившим их на неделю в летний домик. Она чаще спала с ним и даже купила кружевное белье, пояс и коротенькую ночную сорочку с пушистыми помпончиками на груди. Тоненькая, хрупкая, Элайза выглядела в этом наряде столь же трогательной, сколь и соблазнительной. «Это ты для меня?» – удивился Нейт, когда она подошла к нему в красно-черном корсете, вызывающем в памяти наряды проституток из романов Золя. Ему всегда нравилось заниматься с ней сексом. С самого начала ее индифферентность, присущая ей отстраненность, утомительная озабоченность в сочетании с энергией его влечения придавали акту ощущение состязания; волна победоносного удовлетворения, подобного которому еще не было в его эротической практике, захватывала Нейта каждый раз, когда она вскрикивала под ним. И эти случаи становились все более частыми.

Но секс был исключением; прежняя страсть уже не вернулась. То, что больше всего беспокоило его в Элайзе – эгоизм, придирчивость, требовательность, – исчезало, но его безразличие и даже отвращение к ней перевешивали все прочие эмоции.

Потом он порвал ахиллово сухожилие и пару недель оставался у Элайзы, потому что в ее доме было меньше ступенек. Она вела себя образцово: приносила вещи из его квартиры, готовила для него, предвосхищала почти все его потребности. Нейт вернулся к себе сразу же, как только смог. Находясь у Элайзы, он чувствовал себя кем-то вроде преступника, укрывшегося у своей жертвы. Всякий романтический интерес пропал к тому времени полностью. Ее достоинства и недостатки Нейт оценивал спокойно и бесстрастно. Даже секс, этот блаженный второй медовый месяц, сошел на нет. Все острее сознавая, как изменились его чувства к ней, Нейт не мог отделаться от ощущения, что попросту использует Элайзу, берет что-то обманом и притворством. Он перестал спать с ней.

Когда разрыв наконец случился, Элайза расстроилась даже сильнее, чем можно было ожидать. Он притворно посочувствовал; что-то шевельнулось лишь, когда у нее хлынули слезы. А в душе даже позлорадствовал: «Ну, и что ты теперь обо мне думаешь? Помнишь, как испоганила тот уик-энд, который мы провели у моих родителей? Они же такие «шумные», что у тебя даже голова от них разболелась. И поговорить с ними было не о чем». Тем не менее он ничего не сказал. Знал, что даже если Элайза извинится, пообещает измениться, это ничего уже не решит.

Она позвонила на следующее утро. Была очень расстроена. Он пообещал встретиться с ней через несколько дней, выпить кофе. Она немного успокоилась. При встрече Нейт снова сказал, что ему очень жаль, но теперь уже поздно. Нет, он не знает, как и почему, дело не в ней, просто ему нужно сосредоточиться, поработать над книгой. Может быть, он не создан для отношений. Может быть, это с ним что-то не так. Он говорил и говорил, избегая лишь правды, состоявшей в том, что со временем она открылась ему – избалованной привилегиями и неинтересной.

– Просто… – Элайза поставила чашечку и посмотрела на него блестящими от слез глазами. – Я никогда раньше по-настоящему не любила. Думала, вот оно и случилось.

В нем что-то дрогнуло. Разве в пору очарования ею, когда ему даже не верилось, что она выбрала именно его, разве не он сделал все, чтобы она почувствовала себя любимой? Тогда-то он думал только о том, как бы удержать ее.

С другой стороны, разве не так бывает со всеми? Он ведь не обманывал ее умышленно с какой-то тайной целью.

В тот день они решили остаться друзьями. Но уже скоро Нейт пожалел о данном обещании. Едва ли не при каждой встрече Элайза поднимала тему их отношений, говоря, что ей нужно кое-что прояснить. Когда разговор складывался не так, как ей хотелось бы, – а хотела она, похоже, чтобы он признал, что совершил ошибку, порвав с ней, – она снова расстраивалась. Плакала, жаловалась, обвиняла, задавала вопросы, на которые невозможно ответить, – делала все, чтобы он прочувствовал свою вину и покаялся. «Ты же не думаешь, что я недостаточно умна? И как мне теперь доверять мужчинам после того, как я доверилась тебе? После того как ты заставил меня довериться тебе?» Слушая упреки, Нейт напоминал себе, сколь мало сочувствия видел с ее стороны в те времена, когда в их паре ведущей была она.

Однако по прошествии некоторого времени в нем стало крепнуть новое чувство. Как ни убеждал себя Нейт, что не совершил ничего плохого, по крайней мере, по тем стандартам, по которым жили все его знакомые (и уж, во всяком случае, это она вела себя недостойно, не желая мириться с очевидным и устраивая истерики!), на каком-то интуитивном уровне проклюнулось чувство вины. Шумный, в духе Фолкнера, внутренний голос требовал рассматривать отношения в строго моралистических терминах. «Тебя влекло к Элайзе, – внушал голос, – потому что она красивая, стильная, потому что у нее блестящая родословная и известный отец, а ты сам – недоумок и лузер, всегда завидовавший таким, как она или Эми Перельман, красивым и пользовавшимся популярностью, и обладавшим, как тебе казалось, чем-то, чего никогда не было у тебя, чем-то, что невозможно постичь и обрести одним только умом, какой-то особой магией и благородством, невыразимой мудростью жизни и сопутствующим этой мудрости доступом к неведомым наслаждениям». В отличие от Кристен, с которой он ощущал настоящее родство душ, Элайза виделась ему лакомым, но запретным кусочком, пробуждавшим честолюбивые желания. Потом же, как пес, обнюхав незнакомый предмет и сочтя его неинтересным, он просто потрусил дальше, увлекаемый другими приманками. Вот только для Элайзы его эксперимент не прошел безболезненно. Возможно, в ее привязанности и не было ничего такого уж странного, как представлялось ему поначалу. До него Элайза встречалась с парнями, которых выбирала только лишь потому, что они обладали привлекательной внешностью и обращались с нею далеко не лучшим образом. Хотя Нейт и не мог соперничать с ними по внешним данным, он, очевидно, задел какую-то ее струнку, потому что не только был для нее лучшим бойфрендом, но и представлялся ей более желанным в плане профессиональных перспектив, чем предшествовавшие ему широкоплечие социопаты. А поскольку свои притязания на мирское восхищение Элайза небезосновательно расценивала выше, чем притязания самого Нейта, то понятно, что и на его преданность она полагалась с большей уверенностью.