Жизнь вопреки - Евгения Михайлова

– Уведите задержанного. Виктор, отвечу все же приятной любезностью на твои слова. Тот компромат, который ты держал на этот случай на одного генерала, двух полковников и майора – видео, фотки, скрытая камера, то да се, – все в моем компе со вчерашнего вечера. Они узнают об этом до того, как ты им маляву из тюрьмы пошлешь. Кинутся спасать тебя, как ты думаешь?

Следующие дни были бурными. Шквал звонков, опять газеты, операторы с камерами. Ирину рвали на части, их всех постоянно ждали и хватали на улице. И Сергеева наконец согласилась дать интервью, чтобы расставить точки над «i». Очень четко обозначила круг доказанных и предполагаемых преступлений.

– Моя позиция, которая, уверена, станет общей позицией обвинения, – нет ни одного смягчающего обстоятельства. Мы имеем дело с жесточайшим, сознательным, лицемерным, коварным и изобретательным маньяком-убийцей. У нас еще море материалов, которые только предстоит проверить. И есть один, пока главный, свидетель, который видел подозреваемого буквально в момент убийства, даже без маски. С этим связана тема причастности ряда коллег, начальства. Людей, на которых маньяк собрал серьезный компромат для шантажа на всякий случай. На такой случай. Все теперь у нас, все проверяется. Очень надеюсь на то, что МВД проведет параллельное собственное расследование в отношении своих сотрудников. Следствие не может быть быстрым. Но я сегодня хочу поблагодарить от души своих главных помощников – юристов из Питера Константина Малахова и Юлию Самойлову. До сегодняшнего дня они были стажерами в моей группе. Но уже готов приказ о том, чтобы ввести их в штат следователей прокуратуры. Благодаря Юле Самойловой я в сумбуре наших первых поисков поняла, за кем именно следует идти. Но это наша тайна.

Юля и Костя смотрели эту передачу в отделе.

– О чем она говорит? Какая моя помощь? – с недоумением спросила Юля.

– Понятия не имею, – пожал плечами Костя.

Они дождались Ирину. Юля сразу у нее спросила, о чем шла речь.

– Я пару раз заметила, как он смотрел на тебя, – объяснила Ирина. – Ты же и есть его тип жертвы. Может, в далеком детстве одного паскудного, мстительного и жестокого сопляка обидела девочка с длинными каштановыми волосами и карими глазами. Но хватит на сегодня об этом. Завтра сходим в ресторан. Отметим ваше повышение и нашу победу. Сегодня нет сил ни на что. Отсыпайтесь. Можно прийти на работу в десять.

По дороге в гостиницу Костя забежал в закуток «На районе» за вином и бутербродами. Но в номере Юлии ни один из них не притронулся к еде.

– Ты скажешь мне, что не так? – спросил Костя. – Я же вижу. И это не связано с потрясением от ареста, разоблачения. Тут что-то другое.

– Другое, – подтвердила Юля. – Я не стану следователем в этой прокуратуре скорее всего. Наверное, позвоню сегодня маме и папе, чтобы ждали. Только узнаю, летают ли отсюда в Питер самолеты. Не потащусь больше поездом. И дело не в том, что я теоретик, что я напугана и действительно потрясена. Просто я все видела и слышала тогда, Костик. Я вернулась за тобой в тот вечер. Вы стояли в прихожей и меня не заметили.

Таким бледным Юля Костю никогда не видела. Как будто мгновенно отхлынувшая кровь унесла все краски с лица. Но заговорил он почти спокойно:

– Неожиданно. Но даже хорошо, что ты все сама увидела и поняла. Я бы не сумел ни рассказать, ни объяснить. Это слишком больно, горячо, невероятно, безысходно. И, наверное, прекрасно в каком-то запредельном туманном смысле. Я ни от чего не отрекаюсь. Но ты мне по-прежнему нужна. Ты же понимаешь, что между мной и Ириной никогда ничего не будет.

– Я этого, разумеется, не понимаю. Более того, я точно знаю, что нет более лживых слов, чем «никогда» и «всегда». Это самая утонченная ложь – самим себе. Но дело не в этом. Дело в том, что для меня все состоялось. И я этого уже не смогла принять. Мне больно с тобой расставаться. Но быть рядом в миллионы раз больнее. Инстинкт самосохранения. Ты уж прости мне такой эгоизм.

– Подожди до утра. Не звони родителям. Вдруг… Даже не знаю. Вдруг меня не оттолкнут сегодня все, кто мне дорог.

Эта смешная человеческая вера в утро, которое якобы способно осветлить самую черную беду, унять самую острую боль. Но вдруг…

Диана по паспорту была Евдокией. Проще говоря, Дуней. Но кому какое дело до ее паспорта. Туда вообще вписана такая страшная неприятность, как место рождения – село Хренаково. Всякий раз, когда Диана открывала свой главный документ, она со злостью думала о родителях: «Это надо не иметь головы, чтобы записать ребенка в Хренаково. Да еще назвать Дуней. Ну, случилось, ну, занесло, ну, родилась я в этой жуткой дыре… Но неужели так трудно было потерпеть со свидетельством о рождении. Или хотя бы оставить прочерк. Они же потом выбрались в областной центр. Тоже не фонтан, но не настолько». Короче, паспорт надо переделать. Диана просто еще не осмотрелась как следует в Москве, не знает полезных людей, но не сомневается, что такие везде есть. С детства, с этого чертова Хренакова, Диана видела себя светской дамой, каких рассматривала на снимках в ярких журналах. Их привозил ее папа, водитель-дальнобойщик, в подарок маме – продавщице в местном сельпо – из поездок в разные города. Родителям удалось накопить какую-то сумму и переехать в областной центр. Мама быстро нашла работу продавщицы, затем стала директором маленького магазинчика, вошла во вкус и открыла небольшой, вполне приличный и, главное, доходный ресторан.

Папа продолжал «бомбить» дальнобойщиком. Они купили неплохую квартиру, дачу. Дуню-Диану отдали в хорошую школу, параллельно в музыкальную по классу фортепиано, записали в разные кружки. Маленькая девочка была симпатичной и очень забавной: она так мило и непосредственно старалась копировать поведение и манеры светских дам. Теперь она их видела не только в журналах и по телевизору, но и в мамином ресторане. Это сейчас она презрительно думает о том, какая глухая провинция казалась ей высшим светом в мамином ресторане. Теперь она москвичка. Коренная, как говорит всем своим новым знакомым.

Она живет в старом доме с окнами на Тверскую в не очень удобной и довольно запущенной квартире и всем объясняет:

– Надо бы переехать в новый дом и более зеленый район. Но корни, знаете, как это держит. Тут жили еще мои прадед и прабабушка. Он был известный композитор, прабабушка – художница. С бабушкой и дедушкой я редко вижусь: они эмигрировали в Париж. А мне подарили эту квартиру. Здесь стены дышат чем-то глубоким, исконным, знаете, таким родным и магическим. А уж этот наш семейный рояль… Я иногда ночи провожу за ним. Вижу всю нашу династию. Балы при дворе, полет в зимнюю стужу на тройке лошадей. Все это живет во мне, если вы понимаете, о чем я.

На самом деле паспорт выдавал еще одну неприятность: Диана была зарегистрирована в комнате коммунальной квартиры в Люберцах. Это была ее первая преодоленная вершина на пути к Москве. После школы Диана окончила музыкальное училище в своем городе. Поработала несколько месяцев музвоспитателем в детском саду и поехала попытать счастья в Люберцах, на подступе к столице. Там одна ее одноклассница работала официанткой в кафе. Диана остановилась в ее съемной квартире. Устроилась посудомойкой в кафе. А затем по щадящей цене оформила фиктивный брак с местным спившимся бывшим интеллигентным человеком. У него были два достоинства: трехкомнатная квартира и вполне дворянская фамилия – Воронцов. Вот он наверняка был потомком какой-то династии, даже что-то говорил об этом, но Диане эти подробности были ни к чему. Получив штамп в паспорте и фамилию Воронцова, она стремительно занялась решением других проблем. Бедный фиктивный муж ахнуть не успел, пропивая свой гонорар за сделку, как сам, судя по всем подписям, продал трехкомнатную квартиру и купил комнату в коммуналке. С этой новой регистрацией и приличной суммой доплаты Диана и появилась в Москве. Снять старую квартиру в центре оказалось проще простого: одряхлевшие и обнищавшие владельцы уезжали на маленькие дачки, чтобы дышать свежим воздухом над грядками с картошкой и кустами с малиной.