Дыра. Путь на ту сторону - Николай Грошев

— Я видел, как мой товарищ пользовался таким прибором…

— В армии служил? — Сухой уже застёгивал замок куртки, но осторожно. Полевой комплект не ускорял заживление, он только блокировал рану, давая организму возможность справиться самому, но только с самой раной. Микробов не осталось, швы не разойдутся. Органический клей, скреплявший шов не опасен и со временем будет поглощён кровью в виде составных соединений.

— Сергея убило и, — говорил Кон, не сумев быстро переключиться со своей мысли на вопрос Сухого, — капитан Железная Голова, мой друг, он пытался спасти его…

Кон не договорил. Сухой выпучил глаза, поперхнулся и начал смеяться.

— Я не служил. — Медленно выговаривая слова, ответил Кон. Отреагировать на смех, почти истерический, он не смог. В голове снова стало пусто. Арестант ждал приказов.

— Я не могу…, ха-ха-ха… — Сухой перестал оглашать местность громким смехом и хлопнул Кона по плечу. — Мужик, ты мне сейчас сцену из фильма про спецназ рассказал. Дерьмо фильмец, кстати. Они в натуре из тебя овощ захреначили. У тебя в башке каша млин. Не повезло тебе мужик, ну, нихера, оклемаешься. Спасибо корешкам, что от процедур отмазали, а то и я тоже дебилом стал бы.

Сухой начал собираться. Он ловко обчистил сумки покойных, пинками заставил троих спутников собрать своё имущество. Кон свой автомат и сумку взял сам. А потом так же пинками, Сухой указал направление своим товарищам. Они двинулись через лес. Двое впереди, двое позади, Сухой между ними. За всё время пути он ни сказал ни слова, как и его товарищи по несчастью. И шли в полном молчании. Подобно роботам, глядя лишь вперёд, не думая, не пытаясь думать. Только через пару часов они начали смотреть по сторонам, иногда хмуриться. В головах появлялись странные, новые мысли — уже третий день никто из них не получал нейронных ударов, не ходил на процедуры.

А потом лес забрал одного из них.

Они просто шли, лес оставался таким же как минуту назад и полчаса назад — обыкновенный лес. А потом под ногами впереди идущего, что-то зашипело. Он не остановился, не посмотрел вниз, продолжал идти. А спустя мгновение из земли ударила струя густой зелёной жижи.

— Назад! — Закричал Сухой, но идущий вторым продолжал шагать дальше. Вор врезал ему под коленку ногой и за плечо рванул назад. — Стоять! Всем мля стоять!

Они остановились и без эмоций смотрели на то, как в зелёной, дымящейся луже, подёргивается тело арестанта. Жижа стекала на землю, вместе с кусками мяса, кожи, одеждой. Всё это быстро растворялось и вскоре на земле, укрытой редкой травой и сухими ветками, остался лишь зелёно-красный оплавленный кусок непонятной субстанции. На человека, даже приблизительно, это больше не походило. Опознать в густой жиже, человеческие останки, да и вообще останки, не смогли бы даже портативные приборы полицейских криминалистов.

— Твою мать. — Сухой подошёл поближе к погибшему. — Мля, даже ствол расплавило…, и сумке крышка. В обход. Туда идём. Шевели копытами мудло!

Это он сказал замешкавшемуся арестанту и слова свои сопроводил внушительным пинком.

Они покорно двинулись в указанном направлении. И ни единой мысли в головах.

Время шло, омертвевшие нервные ткани арестантов, такими и оставались, но те что уцелили после многолетних ударов шокера и процедур, постепенно оживали. Выражалось сие в мимолётном взгляде, вдруг брошенным в сторону. В непроизвольном движении лицевых мышц, в призраке эмоций отразившихся в пустых глазах и тут же пропадавших. В сбившемся шаге, кто-то запнулся — он не оступился, что-то вспомнил, что-то увидел в своей пустой голове. Нейроны гибнут массово при том обращении, какое приходилось терпеть пожизненным, но не все они гибнут окончательно. Так же отмирание нейронов всегда хаотично. Если повезёт, отбывший пару лет заключения среди пожизненных, почти не утрачивал памяти и присущие ему реакцию, рефлексы, интеллект, восстанавливал в считаные дни. Но никто из них не оставался прежним. Изменения личности отмечались у всех пожизненных, отбывших более полугода своего срока.

Обществу, о последствиях режима содержания пожизненных тюрем, известно становилось немногое. А то, что дошло до масс, их не особенно взволновало. Такая политика в отношении пожизненных, принятая в работу более пятнадцати лет назад, позволяла экономить на их охране и содержании значительные средства. О чём правительства всех стран ежегодно напоминали своим гражданам. И немногие граждане, возмущённые сим режимом, смирились, ведь сэкономленные средства исправно направлялись на социальные программы. Только борцы за права человека иногда поднимали голос, в защиту пожизненных, но никогда этот голос не становился громким — тему затрагивали только когда требовалось немного приподнять престиж того или иного человека. Не более того. Их голоса быстро смолкали. И когда-то давно, Кон искренне считал — лучше бы этим правдоборцам заткнуться и не отсвечивать. Пожизненных вообще надо расстреливать…, сейчас эта память всплыла. Невовремя, непонятно зачем. Он считал пожизненных мусором, бессмысленной тратой налогов честных граждан. А теперь он сам пожизненный…

Сейчас Кон ощутил боль, где-то в сердце, а может и глубже, там, где живёт душа.

Душа. Он пару лет не думал о таких отвлечённых вещах. Может больше. А теперь вот снова начинает думать ни о чём. О душе, лесе, своём прошлом… наверное, привычку думать в человеке не изжить ничем. Жаль, от мыслей становится только хуже.

— Мужик. — Он не сразу понял, что Сухой обращается к нему. С трудом вынырнул из своих мыслей, к коим стали примешиваться размытые картины далёкого прошлого. — Тебя ведь Кон звать, да? Слышишь меня? Алё, мужик, не спи.

— Да. Меня так зовут. — Ответил и удивился своему голосу — пустой, мёртвый. Словно робот, а не живой человек…, почему его удивляет это сейчас? Он ведь уже долго говорит именно так. А как говорил раньше? Отчего-то не получается вспомнить. Каким был его голос прежде? И почему это вдруг стало так важно для него?

— Хорошо, что слышишь, а то может сдох ты и не поймёшь нихрена…, мою погонялу помнишь?

— Помню.

— Ваще отлично. Смотри по сторонам Кон, от этих обморозей не дождёшься. Их жрать заживо будут, они хрен пошевелятся.

Кон кивнул. Они действительно не смогут оказать сопротивление даже голодному кролику, если у того поедет крыша и он решит попробовать мяса. Забавно. Вроде. Но, почему-то, Кон не ощутил вообще ничего. Просто сравнение удачно подходило к ситуации, но не более того.

Лес больше не принёс сюрпризов, если не считать за них фонтаны густой зелёной жижи. Земля изредка выплёвывала их всегда в стороне — им пока везло, в этот день больше никто не превратился в пятно розовато-зелёной жижи.

Шли долго. В какой-то момент Кон ощутил усталость, но не так как обычно. Раньше разум просто фиксировал и ждал новых указаний от надзирателя или робота. А теперь Кон захотел, именно захотел, передохнуть. Странное ощущение. Двойственное. И радостно (непонятно почему) и страшно (чувство стало таким сильным, что будь он ещё в тюрьме, несмотря на неминуемый удар шокером, за речь без разрешения, всё равно бы попросил у надзирателя краткой остановки).