Пронск - Даниил Сергеевич Калинин

передо мной в ослепительной наготе своего молодого, сильного тела, ласкаемая моими губами и руками, едва ли не всецело принадлежавшая мне в ту ночь, вдруг стала совсем другим человеком!

Как же мне хочется, чтобы она хоть на мгновение посмотрела именно на меня, чтобы узнала… И одновременно с тем очень страшно: увижу ли я в ее взгляде пусть даже отблеск тех чувств, коими лучились ее глаза при расставании?!

…Панихида заканчивается, и люди начинают покидать храм, в числе первых и воевода Мирослав, энергично двинувшийся к выходу. И хоть я и надеялся все же пробиться к Ростиславе, хоть мимолетно коснуться ее или даже просто сказать пару слов сочувствия (за которыми спрячется и тихая радость новой встречи, и надежда, что в ее сердце еще живы прежние чувства), теперь мне приходится едва ли не бегом догонять немолодого уже мужа.

– Воевода!

Мирослав оборачивается на мой крик, уже будучи в седле. Недовольно дернув головой, он неожиданно хрипло и резко спросил:

– Чего тебе?!

На мгновение опешив от неожиданной для себя реакции, я ответил чуть более жестко, чем желал:

– Сотенный голова княжеской дружины Егор. Мы знакомы – вы ведь тогда были вместе с Михаилом Всеволодовичем, когда шла речь об укреплении града.

Присмотревшись, воевода угрюмо кивнул.

– Признаю. Так чего тебе, Егор?

Интонации говорящего, мягко говоря, не располагают к общению, но делать нечего.

– Нам нужно провести своего человека вторым подземным ходом. И когда я был здесь, то говорил о стрелометах. Вы сделали их?

Проигнорировав мой второй вопрос, Мирослав уцепился за первый с нехорошими такими, подозрительными нотками в голосе:

– А зачем тебе нужно отправить человека подземным ходом?

Все, странное поведение воеводы меня взбесило! А потому я ответил жестко, гораздо жестче, чем следовало бы:

– Чтобы спасти ваши головы! Или думаешь отбиться неполной тысячей воев от пятнадцати тысяч поганых?! И, в конце концов, может, слезешь уже с коня и поговорим по-людски?!

– Что тут происходит?

Голос княжича за спиной заставил меня вздрогнуть от неожиданности – занятый разговором (точнее, попыткой нормально поговорить с начальником гарнизона), я пропустил момент, когда большинство собравшихся в церкви покинули ее, став свидетелями финальной стадии «переговоров». В их числе и Михаил Всеволодович.

В их числе и Ростислава.

Обернувшись к вопрошающему, я уже знал, кого увижу, и кто наконец увидит меня! Княжна ведь не могла не узнать голос… Мой ищущий взгляд метнулся по сторонам и тут же разглядел ее! Легко мазнул по гибкой фигуре девушке, облаченной в дорогие одеяния, поднимаясь выше, к лицу, к глазам… И вот наконец я нашел их и прямо посмотрел в красные, заплаканные очи княжны, посмотрел с надеждой и потаенным отчаянием…

Но мои самые страшные прогнозы не оправдались: в ответном взгляде девушки я прочел и узнавание, и явное облегчение, а в ее зеленющих глазах боль от потери отца всего на мгновение погасила короткая вспышка радости новой встречи! Она едва улыбнулась мне, тяжело, сквозь слезы, все еще стоящие в прекрасных очах любимой, лишь уголками губ… Улыбнулась, несмотря ни на что, и я ответил ей такой же скромной, едва заметной посторонним глазам улыбкой… И только после прямо посмотрел в лицо недовольно хмурящегося и готового взорваться гневной отповедью княжича.

Хотя какого княжича?! Князя!

– Михаил Всеволодович, я просил воеводу показать потаенный выход из города, ведущий за стены Пронска. Я хотел бы отправить своего человека в Ижеславец и призвать оставшуюся в граде рать нам на помощь.

Молодой мужчина ответил довольно резковато, меряя меня подозрительным взглядом, едва ли не в точности повторяющим взгляд Мирослава!

– Разве пришедшая под стены тьма поганых не взяла крепость?

Я энергично мотнул головой:

– Вряд ли. Детинец держался стойко, при первом штурме татары потеряли многих своих воев. А мы, имея связь с осажденными, узнали, что ко второму штурму во внутреннем укреплении уцелело две трети защитников… Агаряне не оставили тумену, осаждающему Ижеславец, осадный обоз. И нам нечем было помочь ратникам града, хотя тысяцкий голова Захар Глебович предлагал ночную атаку всеми нашими силами. Но ворогов было больше, чем под стенами Пронска, и у них, повторюсь, не было пороков. Потому я предложил ударить по выпасам, и нам удалось угнать большую часть скота у татар, как и их лошадей. Впрочем, вскоре мы перебили живность – гнать ее перед собой возможности не было, могли столкнуться с разъездами нехристей, следующих впереди по реке… Так вот, пришедшие сейчас к Пронску татары явились без коней – очевидно, оставшихся животных они просто съели. А стали бы степняки забивать жеребцов, коли взяли бы Ижеславец? Нет, в детинце имелись запасы продовольствия. Сумели бы истребить агаряне наших воев без значительных потерь во время второго штурма, когда как в первом русичи перебили три тысячи нукеров? Нет! Очевидно, ворог оставил крепость в покое из-за нехватки еды. И наша теперь единственная возможность устоять – это призвать ратников воеводы Ратибора на помощь да провести их в Пронск подземным ходом.

По мере моего выступления лицо Михаила Всеволодовича смягчалось, черты его разгладились, пропали напряженные складки на лбу, а во взгляде загорелась искренняя, ничем не прикрытая надежда! Дослушав до конца, он поднял на воеводу вспыхнувшие веселым огнем глаза и звонко приказал:

– Мирослав, дашь пяток наших ратников в сопровождение человеку…

Тут князь замялся, очевидно, вспоминая обо мне, и я тут же быстро проговорил:

– Я порубежник Егор из Ельца, княже, назначен Юрием Ингваревичем сотенным головой. А ныне…

Тут я немного замялся, ведь среди сотенных голов, уцелевших после боя, в лидеры метил Кречет. Но ведь и дядька, и Захар Глебович прислушивались к моим словам, принимали мои решения! И пусть в дневной сече я уступил командование даже своей сотней «заму» Микуле, а прорывалась объединенная дружина в град под началом Кречета, однако же в присутствии Ростиславы я уже просто не смог ответить иначе:

– А ныне я первый среди сотников, и под моим началом уцелевшая дружина готовится защищать внешнюю стену Пронска.

Михаил Всеволодович, уже запрыгнувший в седло подведенного к нему под уздцы жеребца, только качнул головой:

– Быстро растешь, порубежник… Но коли все действительно так, быть тебе воеводой, сотник! Принимай дружину под свое начало и передай гридям, что такова моя воля – назначаю тебя тысяцким головой!

Не скрывая радостной улыбки, я глубоко поклонился князю под недовольным и острым взглядом за что-то взъевшегося на меня Мирослава, после чего шагнул к кобыле, подведенной княжне, и, встав