Звезды в моем сердце - Барбара Картленд

Горничные поспешили прийти на звонок.

– Но вы уже разделись, фройляйн! – удивленно воскликнула Мария.

– Кажется, колокольчик неисправен, – сказала Гизела. – Я звонила много раз, но вы все не шли, и я начала раздеваться. Подумала, а вдруг вы так и не услышали меня.

– Вечная история в этих старых замках, – проворчала Фанни. – Не могут наладить как следует колокольчик. В Вене то же самое. «Я звонила», – говорит ее величество, а мы не слышали, колокольчик внизу даже не шелохнулся.

– Я легко и сама могу приготовиться ко сну, – сказала Гизела. – Я всегда так делаю.

– А ее величество – никогда, – отрезала Фанни.

Она взяла из рук Гизелы щетку и начала расчесывать ей волосы плавными, осторожными движениями, которые, как показалось девушке, умерили немного волнение в ее груди.

Тут раздался возглас Марии:

– Бриллиантовые звезды, фройляйн! Их здесь нет!

Гизела слегка вздрогнула.

– Да, действительно. Они… внизу, – запинаясь, проговорила она, лихорадочно придумывая, что бы сказать. – Его милость хотел… рассмотреть их повнимательнее и сравнить с теми украшениями, которые принадлежат… его семье. Я… оставила их у него. С ними все будет в порядке.

– Когда мы путешествуем, я всегда сплю с драгоценностями ее величества под подушкой, – ворчала Мария. – Если с ними что-нибудь случится, императрица никогда меня не простит.

– Они в надежном месте, – машинально отозвалась Гизела.

Она вспомнила, как лорд Куэнби сказал, что в его сердце зажглись звезды. В эту минуту, когда девушка сидела перед зеркалом, а Фанни расчесывала ей волосы, она вдруг ясно поняла, что звезды зажглись и в ее сердце тоже и это сделал он. Ее звезды сверкали только для него.

Она полюбила! Теперь в этом не было сомнения. Наверное, с самой первой минуты, когда ей показалось, что она возненавидела его за высокомерие и гордость, но так и не смогла выбросить из головы мысли о нем. Как часто с тех пор она вспоминала тот момент в лавке шорника, когда он вышел в дверь, не наклонив головы. Как часто представляла себе его смуглое лицо с непреклонным выражением. Но никогда, даже в самых невероятных мечтах, она не думала, что его губы коснутся ее губ, что она услышит, как он шепчет ей слова любви, уткнувшись в ее волосы, а потом поцелует шелковые локоны не страстно, а с благоговением.

– Вовсе не тебя он целовал, глупая, – яростно произнесла она, и боль от этих слов кинжалом пронзила сердце.

– Вы что-то сказали, фройляйн? – спросила Фанни.

– Нет, нет, – поспешно ответила Гизела, боясь, что в любую минуту снова расплачется. – Но я устала. Голова болит. На сегодня довольно.

– Слушаюсь, фройляйн, – немного обиженно сказала Фанни. – Но ее величество всегда настаивает, чтобы я проводила щеткой не меньше четырехсот раз, как бы сильно она ни устала.

– Я бы очень хотела быть такой же мудрой и рассудительной, как императрица, – вздохнула Гизела.

– Многие хотели этого, – усмехнулась Мария. – И многие стремились быть такой же красивой, как ее величество. Но у них ничего не вышло. Она неповторима. В целом мире не найти второй такой.

– Да, второй такой нет, – согласилась Гизела.

Не очень утешительная мысль перед сном. Гизела взобралась на огромную кровать с балдахином, уткнулась лицом в мягкие подушки и наплакалась вволю.

Так вот она какая – любовь! Ощущение одиночества и безнадежности! Любовь, которая обречена стать несчастной, едва успев родиться. Но и такая любовь не покинет ее до конца жизни!

Гизелу разбудила Мария, которая стремительно вбежала в комнату и с шумом отдернула шторы. В это утро она позабыла о тихой поступи и мягких движениях. Когда Гизела испуганно подскочила на кровати, Мария сообщила:

– Пришло письмо, фройляйн, от ее величества.

В первую минуту Гизела могла только недоуменно смотреть на камеристку, полагая, что неправильно поняла ее слова. Вчера ночью она плакала до полного изнеможения, а потом лежала без сна, металась по кровати с боку на бок. И только когда первые лучи солнца коснулись тяжелых штор, изнуренная, она провалилась в дремоту без сновидений.

– Письмо? – переспросила Гизела и услышала, как устало звучит ее голос.

– Да, письмо, фройляйн, – нетерпеливо повторила Мария.

Она показала, куда положила послание – на столик рядом с кроватью. Гизела протянула к нему руку, а Мария тем временем продолжала заниматься шторами на окнах.

– Прибыл грум с приказанием вручить письмо, как только в доме проснется хоть одна душа, – сказала Мария. – Он приехал в полшестого, но эти недоумки и олухи внизу ничего мне не сообщили, пока я не спустилась, чтобы взять ваш чай. О! Эти англичане! Ни малейшего представления о дисциплине и о том, как нужно выполнять королевские приказы.

– Но они не знали, что это от ее величества, ведь считается, что она здесь, – запротестовала Гизела.

Она уже распечатала письмо и стала читать, что было написано на листе плотной белой бумаги:

«Ее величество приказали мне сообщить Вам о том, что Вы незамедлительно должны вернуться в Истон Нестон. Предлогом послужит известие, полученное Вами из Вены, которое требует Вашего срочного отъезда. Возвращайтесь как можно быстрее.

Рудольф Лихтенштейнский».

Гизела дважды прочитала письмо и повернулась к Марии, на лице которой было написано сильное любопытство.

– Мы немедленно возвращаемся, Мария, – сказала она. – Сообщи, пожалуйста, графине и начни собирать вещи.

– Что случилось, фройляйн? – поинтересовалась Мария.

– Не знаю, – ответила Гизела – Мы уезжаем под тем предлогом, что из Вены пришли какие-то новости. Вот и все, что мне известно.

– Великий боже! Ее величество не отдали бы такого приказания, если бы не произошло что-то очень важное, – всполошилась Мария. – Ах! Ах! Я так и знала, что ничего хорошего из этого визита не получится.

Она театрально заломила руки и выбежала из комнаты. Через секунду вошла горничная, чтобы развести огонь в камине. Гизелу охватило нетерпение, ей хотелось тут же вскочить с кровати, но она понимала, что это не вяжется с той ролью, которую она на себя взяла, и поэтому пришлось ждать, пока не разгорится яркое пламя; только тогда уйдет горничная и она сможет наконец встать. А пока на нее нахлынули воспоминания о прошлой ночи. Сейчас, при свете дня, в холодной, остывшей спальне, в подавленном настроении, вчерашнее событие показалось ей диким, несуразным сном, который ничего общего не имел с реальной жизнью.

Неужели она действительно позволила лорду Куэнби держать себя в объятиях, целовать необузданно и властно, требовать от нее любви, так что даже пришлось силой вырываться из его рук? С трудом верилось, что такое возможно, но даже сейчас она знала, что от одной только мысли о нем сердце ее воспламеняется.