Нить судьбы - Роберт Святополк-Мирский

— Будь так добр, Онуфрий Карпович, расскажи, что тебе известно о том, куда и зачем отправились наши дети три дня назад.

— Куда и зачем они отправились мне неведомо, — ответил Манин, — однако волею случая, мне стало известно, что, выехав из своих домов отдельно, самостоятельно и в разное время, все они встретились на постоялом дворе в Медыни, поужинали там, переночевали, и на рассвете одним отрядом двинулись в дальнейший путь… Дело в том, — пояснил он Филиппу, Зайцеву и Левашу, — что хозяин постоялого двора в Медыни — мой постоянный клиент и заказчик. Так вот вчера утром от него приехал человек за товаром и сказал, что видел всех наших молодых, и что они–де заночевали у них и утром дальше отправились… Я сразу же поехал и рассказал об этом Федору Лукичу, потому как, у него были тревожные мысли. А мысли эти у него появились, после того как я рассказал, что накануне отъезда Иван Васильевич Медведев — молодой наш барин, самолично ко мне заехал и взял у меня дюжину бутылок водички фирменной… Я сперва удивился, потому как сам он, как и батюшка его, не употребляет, однако, успокоился, подумав — ну мало ли что — может гостинец кому поднести хочет…. А когда узнал, что он уехал, да еще потом мне человек тот из Медыни порассказал, что они, молодежь наша, оказывается все восьмером, там встретились, тут я, подумав, решил, что надо об том рассказать Федору Лукичу и вот рассказал вчера…

— И правильно сделал, Онуфрий Карпович, — одобрительно кивнул Филипп, — А может, ты со вчерашнего дня еще чего вспомнил, что сказать забыл, — так поведай — тут ведь каждая мелочь важна…. Уж очень странно все это. Мои дети никогда ничего от меня не скрывали, никогда не лгали, а тут вдруг, ни с того ни с сего, Москву им приспичило повидать, — сказали мне, мол съездим туда город стольный поглядим, пару дней побудем да и вернемся… А уж потом, когда я узнал, что они втихомолку все оружие боевое с собой взяли, я и удивился — послал к Ивану Медведеву спросить, но мне говорят — что и он уехал внезапно по каким–то непонятным делам — тогда я к Лукичу, он и сам, оказывается недоумевает, куда бы это Петруша так срочно засобирался, да поехал…

— А тут еще Настенька моя, — подхватил Зайцев, — вдруг приезжает с детьми, и говорит, мол, погощу я у вас, пока Петруша по делам поехал, а сама без настроения, вижу. А уж когда узнала, что и братья ее — сыновья–то мои — Филимон и Георгий тоже в тот же день, обманув меня, как и Филиппа его близнецы — уехали Бог весть куда, так и вовсе разрыдалась: «Ох, — запричитала, — чует мое сердце не к добру все это! Не увижу я больше Петрушеньку любимого»… Так что, дело тут видать серьезное и если ты чего знаешь, Онуфрий Карпович, то не бери грех на душу — рассказывай все без утайки, а то, неровен час, попадут дети наши в беду какую, а может и уже попали…

— Господи помилуй от греха да несчастья, — широко перекрестился Манин, — я и сам, как узнал обо всем, встревожился не на шутку, а потому после вчерашнего разговора с Федором Лукичом, сегодня на рассвете самолично в Медынь съездил и час назад только вернулся оттуда… И вот как на духу выкладываю все, что мне удалось узнать от клиента моего — хозяина постоялого двора в Медыни. А было дело так. Позавчера еще приехал первым в середине дня Иван Васильевич Медведев, и вы не поверите — хозяин его до сих пор никогда не видел, но узнал сразу. «Небось, — говорит, — сын того угорского дворянина, что лет двадцать назад впервые тут по дороге из Москвы в свое имение у меня остановился, а потом о нем вся округа говорила, что он целую банду разбойников, с которыми даже воевода Образец справиться не мог, один за три дня на корню истребил, да и позже еще не раз то в Москву, то из Москвы ездя, ко мне захаживал — у–у–у, он герой был, Медведев–то из бывших «Березок» — его вся округа знала, — так вот этот молоденький, что давеча приезжал, — говорит он мне, — как две капли воды на него похож, и повадки и манеры точь–в–точь такие же — потому я и решил — наверное, сын!» Так что тут, думаю я, ошибки быть не может, — хозяин его точно узнал — и, стало быть, Иван первым приехал, да попросил хозяина приготовить к вечеру три комнаты для его друзей. И хоть молод он еще совсем, говорит хозяин, но так попросил, что отказать ему ну просто никак неудобно было, и пришлось из одной комнаты, ради того, даже гостей выселять, да еще доплачивать им за неудобство, к тому еще коней перегонных бесплатно дать, чтоб только уехали и комнату освободили. И точно, — рассказывал мне дальше хозяин, — к вечеру стали съезжаться молодые дворяне, а было их всего восемь и одна девушка среди них по–мужски одетая и с оружием, точно так же как и мужчины увешанная, будто в дальний поход на войну все едут. За ужином, хозяин, как ни старался, — потому как самому ему очень любопытно было, куда это молодежь собралась, — ничего из их разговоров услышать не мог, потому что говорили они мало и негромко — склонив друг другу головы и оглядываясь, словно заговорщики какие, а как только он или жена его, еду поднося, к столу подходили, сразу и вовсе умолкали. И только в самом конце разговора, когда вставали они от стола, удалось уловить ему два слова — всего два слова, не связанные между собой и в разное время разными людьми сказанные. Слова эти — «казна» и «Василий».

Бартенев, Зайцев, Леваш и Картымазов переглянулись. Федор Лукич выпил еще стопку. Леваш, крякнув, последовал его примеру.

— А на рассвете вчерашнего дня, — продолжал Манин, — Они отправились в дорогу, и тут напоследок выяснилось еще одно интересное обстоятельство. И все мы, и хозяин харчевни, были уверены, что они держат путь на Москву, — да, конечно, потом, быть может, и дальше — но через Москву. Так вот, — конюх постоялого двора доложил хозяину, что они собирались вовсе не в стольный город. Они подробнейшим образом расспросили его о дороге на Клин, и со всей очевидностью именно туда и направились…

Манин вздохнул и замолчал, а старые друзья вновь переглянулись.

— «Казна», «Василий», Клин, — задумчиво произнес Филипп, — Эх был бы здесь Вася, — он точно сразу же все понял…. Послушайте — вдруг осенило его, — А может «Василий» — это и есть наш Вася! Может, у него что–то стряслось или ему срочно понадобились свои люди там, в Литве, и он прислал гонца — ведь мы же точно знаем, что за день до их отъезда какой–то гонец приезжал в Медведевку!

— Ну что ты такое говоришь, Филипп, — с досадой отмахнулся Картымазов, — неужели тебе могло прийти в голову, что Василий созвал наших детей по секрету от нас!?

— Да и гонец был вовсе не от Васи, — добавил Леваш — а всего лишь от Аристотелева, я у Клима Неверова спрашивал — он как раз тогда дежурил и сам его к Ивану сопроводил…

— Так может Аристотелев что–нибудь знает? — ухватился за надежду Филипп.

— Говорит, что не знает, — ответил Леваш, — я как узнал вчера, что гонец от него был, — сам сразу поехал к нему. Аристотелев мне и говорит — нет, дескать, ничего не знаю, сам удивлен, куда, мол, уехали, а гонца посылал, чтоб отвез Ивану шапку, которую тот забыл, когда гуляли они там все на масленицу…. Но вообще–то, — Леваш почесал затылок, — я не очень разделяю ваше беспокойство…. Ну затеяли они там что–то свое — вспомните; мало ли чего мы все сами по молодости не затевали! Ну, может, к примеру, прознали они, что какой–нибудь тать и разбойник по имени Василий из Клина чью–то казну силой отнял, да и решили помочь обиженным! Вы только вспомните, какую они все подготовку прошли у нас тут! Да эти восемь человек против целой сотни постоять могут и даже, думаю, окажутся победителями! Я за своих только рад — путь поедут и на деле, наконец, себя испытают! Одно дело — тут со мной драться тупой саблей, а совсем другое — встретится с реальным противником, который несется на тебя, и ты видишь в его глазах свою погибель, если не остановишь его смертельным ударом!