Больше, чем страсть - Татьяна Алюшина

Клеопатра Архарова управляла цирком до девяноста лет!

До девяноста! Вникните!

Конечно, многое отдав под ответственность внучки и ее мужа, – Виолетта и Артур преподавали в училище, а Элеонора с Иваном взяли на себя управление этим большим, беспокойным хозяйством.

Каждый день, после того как Клео оставила руководство и условно вышла на пенсию, она садилась в «Волгу», которой управлял личный водитель, и ехала в цирк. Проходила по всему зданию, усаживалась во втором ряду, наблюдала за репетициями артистов и через три часа возвращалась домой. В руководство не вмешивалась открыто, при труппе, демонстрируя полное доверие преемникам, но ежедневно обсуждала все дела с Элеонорой и Иваном по телефону.

В семьдесят седьмом году Стелла, как и ее мама, вышла замуж за своего одногруппника. Из циркового училища.

Антон Казарин оказался семейным, с родней, и, к ужасному расстройству Клео, – не цирковой родней, да к тому же столичной. Но она его одобрила и благословила молодых, удивив таким решением все цирковое сообщество.

А причин на это было несколько. Первая, мальчик оказался настоящим мужчиной с сильным, волевым характером, фамилию менять отказался, но согласился выступать в номере под фамилией жены. Вторая, Стеллу любил сильно и пригрозил, что вообще умыкнет, если им не разрешат пожениться. Он из-за Стеллы-то и поступил именно в это училище в их городе, а не в московское – увидел ее выступление, когда их цирк был на гастролях, и влюбился с первого взгляда. Вот такой оказался мальчик. Клео поговорила с ним и поняла – этот умыкнет!

Устраивать пошлую мелодраму в благородной семье не собиралась, к тому же имелся пункт третий – Антон оказался очень одаренным акробатом.

В семьдесят восьмом году, когда Клеопатре исполнилось девяносто пять лет, родился ее праправнук Даниил.

И вся семья предрекла, что он именно тот мальчик, который снимет «проклятие Клео», как называли в династии то пророческое гадание старой французской цыганки.

Мальчик Даниил стал единственным человеком в жизни Клеопатры, которого она беззаветно, беспредельно любила. Любила всей душой, всей мощью и страстью своей неординарной личности.

Как и все родственники, Даниил унаследовал великолепные физические данные и дарование к акробатике, а еще врожденное любопытство и некие иные способности, проявившиеся чуть позже.

Уже в пять лет мальчика поставили в номер, и он справлялся прекрасно.

Клеопатра прожила до ста пяти лет, оставаясь в ясном уме и относительном здравии, будучи подвижной и энергичной.

За пять лет до смерти она переселила к себе в дом дочь Виолетту, сдавшую после смерти мужа, а за год до смерти распорядилась поселить у себя и Даниила.

Клеопатра проводила с Даней все его свободное время, обучая тому, чему не мог бы научить никто, кроме нее, – умению мыслить масштабно, при этом не упуская ни одной мелочи, тактике и стратегии мышления человека, которому многое дано. В том числе и управлять другими людьми, учила, как надо относиться к подчиненным, если хочешь, чтобы они за тобой шли, уважали и делали то, что ты считаешь нужным, и многое рассказывала о своей жизни, о собственном опыте.

А еще она посвящала его в тайны мужской жизни, объясняя, за что и почему женщины выбирают мужчин.

Однажды, как-то вечером, когда они привычно устроились для разговора – прабабушка – восседая в своем величественном антикварном кресле, мальчик – на невысоком пуфике возле нее, Клеопатра положила руку Дане на голову и хитро прищурившись сказала:

– Ты обманул всех, да? Зря они думают, что ты тот самый мальчик, «который возьмет на себя все».

– Почему, Клео? – удивился Даниил, называвший ее всегда только по имени.

– Ты великолепный акробат, но в тебе нет бациллы, страсти цирковой, – пояснила она, – ты и без цирка возвысишься и найдешь, чем интересным заняться. Мы же молчим о твоей маленькой тайне и большом увлечении.

– Ну увлечение, ну и что. Я же и в цирке могу этим заниматься, – не соглашался Даня.

– Можешь. Только речь не о том. А о предназначении, – погладила она его по волосам и задумчиво предположила: – может, речь о твоем сыне…

И, став вдруг серьезной, посмотрела на него удивительным взглядом, словно из глубины какой-то, может, прожитой жизни, а может, и чего больше, и дала наставление-наказ, которое впечаталось в память Даниила на всю жизнь:

– Никогда ничего не бойся, смерти не бойся, она не страшная. Если что задумал, иди до конца и не отступай. Никогда не сдавайся, даже если все будет против тебя и станет казаться, что невозможно сделать то, что задумал, – не сдавайся. Пусть лучше не получится, но ты точно будешь знать, что сделал все для того, чтобы получилось. Не бойся рисковать и менять жизнь. Она потом наградит. Никогда не привязывайся к деньгам и власти, не цепляйся за них, сами придут. И никогда не бойся потерять все, с этого обычно начинается новая жизнь.

Клео произвела ревизию всей своей собственности, всех документов и важных дел и завещала все, что имела, Даниилу – дом со всем содержимым, без права передачи его кому бы то ни было, кроме продолжателей династии Архаровых, все драгоценности, коллекции, картины, сбережения и машины. И самое главное – свои дневники. Только после ее смерти выяснилось, что с двадцати лет, когда девушка сбежала в парижский цирк, Клеопатра вела дневники – четким аккуратным почерком, великолепно владея словом, с тонкой иронией и искрометным юмором она записывала туда всю свою жизнь. И такие встречи! С Коко Шанель, с Горьким и Маяковским, с Гинзбургом и Мандельштамом. Имен таких больших личностей эпохи в этих дневниках немало.

Клеопатра была великой женщиной. Великой артисткой. Великим руководителем. И великой основательницей династии. Жила наотмашь, полной мерой, не щадила себя и близких и все отдала самой великой своей любви – цирку!

И не было в ее жизни места сожалению ни об одном совершенном ею поступке.

Грандиозная женщина! Женщина-эпоха!

Закончив с делами, она отправила домой к родителям Даниила, а на следующий день умерла так же величественно, как и жила, – в парадном костюме, при прическе, макияже, маникюре и тех кольцах, в которых завещала себя похоронить. Она села в любимое кресло, поставила пластинку Вертинского, закрыла глаза и умерла с загадочной, непостижимой улыбкой на губах.

Казарин закончил рассказ, и над столом, за которым они сидели уже не один час, повисла благоговейная тишина.

– Осталась одна пленка с записью выступления Клео, – продолжил говорить Даниил. – В двадцать шестом году ее снял известный кинооператор, влюбленный в нее. Ей тогда было сорок три, но она выступала в полную силу, совершенно не потеряв форму. Я отдавал эту пленку на реставрацию, мне ее хорошо сделали и перекинули на цифру, так что ее вполне можно посмотреть.

Он замолчал, задумавшись.

– Да, – покивал Максим Кузьмич, – было бы очень интересно.