Каторжная воля - Михаил Щукин

– Ты где их взял?

Петенька оторвался от своего важного дела и показал рукой в сторону, а затем повернулся к сестренке и быстро-быстро размахивал руками, продолжая при этом улыбаться. Анька тоже махала ему в ответ и одновременно торопливо докладывала:

– Дяденьки вон туда подъезжали и одного на землю положили и связывать стали, а после говорили, что поедут, где Петеньку медом кормили. Он хотел с ними попроситься, чтобы меду поесть, да забоялся. А когда они уехали, он подошел, там часы лежат. Ой, Петенька, не плачь!

Девчушка поднялась на цыпочки и обняла брата, а он, не обращая на нее внимания, закрывал лицо руками, словно не желал никого видеть, и плакал – громко, в голос, так, что ходуном ходили острые плечи под рубашкой.

– Пошли, – сказал Барабанов. – Он теперь только к вечеру, дай бог, утихнет. Пошли, глянем.

Они направились в ту сторону, куда показывал Петенька. И там, пройдя семь-восемь саженей, увидели на сухом песке четкие следы от колес и от конских копыт. А еще маячили на песке непонятные вмятины и отпечатки сапог.

– Хоть голову сломай, ничего понять не могу, – говорил Барабанов. – Кому он понадобился, сват звонаревский, чтобы связывать его?

– Кому-то понадобился, – отвечал Родыгин, старательно разглядывая оставленные следы. – А вот скажи мне, уважаемый, где Петенька мог мед кушать, не дома, а на стороне где-то, в гостях?

– В гостях… В гости мы с ним не ездим. А вот в Чарынское с собой брал. Бабку-знахарку оттуда указали, да не помогла она. А после, коль уж в этом месте оказался, по своим делам к Шабурову заглядывал, есть у меня такой знакомец в предгорье. Там нас и медом потчевали. Постой, постой… Да нет! Чтобы Макар Варламович?! Не-е-т! Он к таким делам и близко не подойдет! Может, Петенька, и напридумывал, в голову ему не залезешь.

– А дорогу до этого знакомца не подскажешь?

– Дорога известная, Сидор Максимович тебе скажет, он тоже у Шабурова бывал. Сами там решайте, а я в сторонку отойду, у меня, как видишь, о своем голова болит. Утешился, что Петенька часы эти не воровал, мне больше и не надо. Так что прощай, господин хороший, Сидору Максимовичу кланяйся.

Круто развернулся Барабанов и направился к своим детям. Родыгин еще постоял, рассматривая следы на песке, и стал подниматься на обрыв. Оттуда, сверху, обернулся, глянул вниз и увидел, что Барабанов прижал к себе сына, дочку, и они стояли втроем, крепко сомкнувшись, под ногами у них валялись березовые колесики.

«Вот она, жизнь, – невесело размышлял Родыгин, возвращаясь к звонаревскому дому. – Иной раз таким боком повернется, хоть плачь, как Петенька плачет. Приехали свадьбу играть, а получилось… Как бы поминки не пришлось заказывать. Не повезло Звонареву, определенно не повезло. Ничего, поможем!»

В звонаревском доме его ждали с большим нетерпением. Сразу же подступили с расспросами, но Родыгин на эти вопросы отвечать не торопился. Отдал часы Александре Терентьевне, помолчал и спросил у хозяина:

– Дорогу до Чарынского и дальше, до какого-то Шабурова, знаете?

– Знаю, – удивился Сидор Максимович. – А зачем она тебе понадобилась? Это ж самое предгорье, туда добираться – не один день потратишь.

– А еще кони потребуются и ружья, лучше бы, конечно, винтовки.

– Может, вам, господин подпоручик, еще и батарею артиллерийскую снарядить? – не удержался и съехидничал Грехов. – Какого калибра вам желательно орудия предоставить?

– Орудия, пожалуй, будут лишними, а вот винтовки – в самый раз, боюсь, что они понадобятся. Или иной вариант – прямо сейчас еще раз идти в полицейский участок, но там, думаю, нас слушать не станут. Кто всерьез к словам мальчишки отнесется, который не в себе? Да и слов-то не было, так, на пальцах…

И дальше он подробно рассказал о том, что увидел и услышал на берегу Бии.

Слушали его, не пропуская ни одного слова, с большой тревогой. Видно было по лицам, что все уверились в одном – беда приключилась, настоящая, без всякого подмеса. А вот как справиться с этой бедой, что сделать надо? Снова в полицейский участок отправляться или снаряжаться и ехать в Чарынское, а дальше – к Шабурову? Долго рассуждали и в конце концов решили – Звонарев, Грехов и Родыгин отправляются в Чарынское, а Александра Терентьевна – в полицию, и там, в полиции, расскажет про часы и про Петеньку Барабанова.

А что еще можно было придумать?

5

Ночью зашуршал мелкий дождик, под утро он разошелся, набрал силу и хлестал отвесно до самого рассвета – без передыха. Навес с берестой и еловыми ветками не спасал, вниз проливались с веселым журчаньем водяные струйки. Глина в яме напиталась влагой, цепко хваталась за сапоги и громко, протяжно чавкала. Когда темнота разредилась, а на востоке прорезалась узенькая синяя полоска, стало видно, что небо густо затянуто пузатыми тучами, и ясно было, что скоро они не разойдутся, а дождь в любое время может обрушиться с новой силой.

Еще раз глянул Федор на небо, плюнул с досады и принялся расшатывать кол, к которому привязал веревкой Любимцева. Расшатал, вытащил из вязкой глины и приказал своему пленнику:

– Лезь наверх, а я тебе снизу подавать буду. Если здесь останемся – в грязи утонем!

Подняли наверх рогатины и перекладину, на которую вешали котелок над костром, подмокшую крупу в мешке и вылезли сами. Заново развели огонь и присели, чтобы обсушиться. От мокрой одежды повалил густой пар.

– Скажи – долго еще сидеть здесь будем? – спросил Любимцев, сердито передернув плечами, – скоро крупа кончится… Мы что, траву жевать начнем?

Федор не отозвался. Смотрел остановившимися глазами на языки кострового пламени, даже не мигал, будто оглох и ничего не слышал.

– Еще раз спрашиваю, – теперь уже громче, почти на вскрике, заговорил Любимцев. – Долго нам здесь сидеть? Зачем я тебе нужен? Почему молчишь все время, как немой? Ты можешь по-русски, по-человечески объяснить? Неужели не боишься, что это дело каторгой для тебя обернется? Всю жизнь в яме не просидишь! Давай поговорим – чего тебе нужно?

И снова Федор отмолчался, даже головы не повернул, словно окаменел.

– Если деньги нужны, я тебе дам денег! Много денег получишь, сколько скажешь! Или тебе чего другого нужно? Скажи! Что ты сидишь, как пень?!

– А дождя, пожалуй, не будет. – Федор поднялся, выпрямился, и запрокинул голову, вглядываясь в низкое темное небо. – Чуешь, как ветерок потянул? Разгонит тучи, как пить дать разгонит. Глядишь, и солнышко выглянет, подсушит, тогда мы опять с тобой вниз спустимся. Там и кашу сварим.

– Да жри ты сам эту кашу! Подавись! Слышишь?! От каторги не увильнешь! Прямиком загремишь по этапу!

– Тихо, не ори. Замри, если жить хочешь. Замри и не шевелись! – Федор и сам замер, глядя в рассветную синь перед собой, а из нее, быстро вырастая в размерах, выскакивали всадники и точно, не сворачивая, направлялись к глиняной яме.