Перелетные птицы - Алла Кроун

— Через парадный нам не пройти, давай через черный, — выпалил Сергей.

Если там окажется закрыто, решил он, можно будет разбить окно и незаметно пробраться внутрь, пока толпа занята погромом. Дверь оказалась не заперта, и в узком коридоре, предназначенном для слуг, никого не было. Сергей повел Вадима через лабиринт комнат, убранных золотом и парчой. Сколько лет прошло с того дня, когда он так неудачно погостил в детской графа Алексея? Двадцать два? Двадцать три? Он с трудом узнавал большой салон с красной бархатной мебелью и гостиную, убранную голубым шелком. Зато Сергей отчетливо вспомнил тихое величие дворцовых залов, толстые стены которых не пропускали вечный уличный шум — крики торговцев и грохот экипажей и телег. Теперь же дворец оглашался криками, грубыми голосами, топотом и отвратительными звуками разрушения. Нужно было как можно быстрее поговорить с распалившимися грабителями — солдатами, рабочими и их женщинами. Главное — удерживать их внимание достаточно долго, для того чтобы успеть объяснить: Антон Степанович — не член семьи Персиянцевых.

Грабеж пока происходил в передней части здания.

— Надеюсь, они тут надолго задержатся и мы успеем вытащить папу, — на ходу бросил Сергей, когда они бежали по коридору на втором этаже.

Они остановились у открытой двери комнаты, похожей на будуар. Розовый и лиловый шелк на стенах поплыл у Сергея перед глазами, когда он увидел перевернутые кресла, порванные кружевные занавески на полу, перекошенные картины на стенах, зеркало в паутине трещин. Графиня Алина лежала па софе в лавандовом пеньюаре. Одна рука свешивалась через край, другая лежала на лице, будто защищая его от удара. Можно было подумать, что она спит, если бы не застывший на лице ужас и тонкая струйка крови, вытекавшая из ее виска на скулу и оттуда — на воротник из страусовых перьев, ставших алыми.

На полу, прислонившись к софе, вытянув руки к ногам графини, сидел граф Петр. Размозженная голова его была вывернута под причудливым углом. Сергей как загипнотизированный смотрел на эту пару, даже не пытаясь проверить, живы ли они. Его профессиональные навыки не проснулись. С трудом он оторвал взгляд от безжизненных тел и вдруг заметил чемоданчик отца. Где папа? Сергей ни разу не видел, чтобы отец забывал где-то свой медицинский саквояж.

— Сережа, сюда!

Голос Вадима заставил его очнуться. В дальнем конце комнаты была еще одна дверь, и там, привалившись к ней плечом, на полу сидел Антон Степанович. В два шага Сергей оказался рядом с отцом. Он схватил его безжизненную руку, стал мерить пульс, поднял полуопущенные веки.

На его плечо опустилась рука Вадима.

— Сережа, он умер сразу. У него не было времени почувствовать что-нибудь…

Во лбу отца была дыра. Маленькое, аккуратное, смертельное отверстие. Огненная ярость, точно разряд молнии, пронзила Сергея. Сердце его заколотилось так, что он перестал слышать женские крики, доносившиеся из соседней гостиной.

Подонки!

Тут раздался топот тяжелых сапог, и в следующий миг в комнате загремел презрительный голос:

— Ага! Еще пара голубчиков! Бей буржуев!

В комнату ворвались двое солдат с ружьями и штыками. Лица у обоих были раскрасневшимися, один из них на ходу застегивал штаны.

Сергей поднялся и сжал кулаки. Все тело его напряглось, челюсти болезненно сжались. Откуда-то издалека донесся голос Вадима:

— Да вы что, товарищи, мы же с вами! Мы из ленинского совета депутатов. Тут ужасная ошибка произошла. Убили отца моего товарища. Мы пришли забрать его тело.

Один из солдат отступил на шаг и перегородил дверь ружьем.

— Никто никаких тел отсюда не заберет. Да и не шибко ты похож на одного из наших. За дураков нас держишь?

Второй солдат подошел к ним и нацелил ружье в грудь Вадима.

Тот покачал головой.

— Мой товарищ — доктор, и отец его был доктором.

— Ага, я так и думал. Дворянские прихвостни, значит! Лакеи, мы покажем вам, что думаем о таких, как вы!

Быстрым движением солдат с силой ударил Вадима тяжелым сапогом чуть ниже колена. Не ожидав такого, Разумов согнулся пополам и выронил кулек с сахаром, который все еще был у него в руках. Пакет зацепился за кончик штыка, и белые крупинки хлынули на лакированный пол. Видя, как пропадает добытый с таким трудом сахар, Сергей не выдержал. Он кинулся на солдата, но тот засек его движение и успел направить на него ружье. В то же мгновение Вадим прыгнул между ними, вытянув руку, чтобы оттолкнуть оружие. Но ноги его поскользнулись на кристалликах сахара, и пуля попала в него. Взбешенный солдат выстрелил еще несколько раз, и Вадим повалился. Сергей подхватил его, но не удержался на ногах и тоже упал.

Оглушенный, Сергей на какое-то время замер. Один из солдат чертыхнулся.

— Федька, болван! А что, если они и вправду были из наших?

— Нет! — рыкнул Федька. — Погляди на их одежду! — О ударил носком сапога по бедру Сергея.

— Ладно, черт с ними! Все равно идем отсюда. В других комнатах нас, чай, золотишко ждет. Ходу!

Федька ухмыльнулся.

— А этой горничной тебе не хватило, а? Не девка, а наливное яблочко!

Второй солдат подтолкнул его к двери.

— Я про другое золото, дурья твоя башка. Может, бабе своей серьги сыщу. Ай да!

Мужчины вышли из комнаты и захлопнули за собой золоченую дверь. Когда их шаги стихли, Сергей зашевелился и начал медленно выбираться из-под Вадима, стараясь не причинить боль раненому другу. Горячее текло по шее Сергея, пропитывая воротник и рубашку. Кровь лилась из ран Вадима ручьем. Его нужно было немедленно отправить в больницу. Сергей неожиданно вспомнил про отцовский чемоданчик. Там наверняка должны быть бинты. Возможно, удастся остановить кровотечение, а потом уж как-то вынести Вадима из дворца. Как это сделать, он думать не стал — сначала главное.

Он выбрался из-под бесчувственного тела друга, и то перевернулось с глухим стуком. Сергей раскрыл чемоданчик, вынул бинты и стал осматривать Вадима.

Ефимов-доктор с одного взгляда понял, что его друг мертв: остекленевшие глаза, изрешеченное пулями тело, пропитанная кровью одежда, — но Сергей-друг отказывался принимать очевидное. Он сел рядом с Разумовым на пол, стал щупать пульс, ударил его по лицу, стал трясти. Потом медленно опустил голову и заплакал. Вадим… Друг… Брат… Слезы душили его, к горлу подступил комок. Сон. Это просто страшный сон! Он поднял голову и снова посмотрел на Вадима. Руки раскинуты прямо на рассыпанном сахаре. Сахар! Надя. Эсфирь. Теперь он единственный мужчина в семье. Нужно выбраться из дворца. Он встал, вышел на середину комнаты и прислушался. Из другого конца дворца еще был слышен грохот ломаемой мебели и крики. Женские вопли прекратились. Скольких слуг убили вместе с их хозяевами? Теперь в этой комнате смерти было тихо. Он взглянул на Персиянцевых, лежащих на роскошной софе. Они даже умерли с комфортом. Такие аккуратные, чистенькие, не то что папа или Вадим. Гады! Пиявки, присосавшиеся к беднякам. Будь они прокляты! Гореть им в аду!