Пропавшая кинозвезда - Энн Мэтер

— О, Куинн! — Во всем поведении Джулии произошла удивительная перемена. Глаза ее потеплели, и она смотрела с такой симпатией, что у Куинна закололо в груди. — Из-за меня ты потерял работу! — воскликнула она, кладя руку на его колено. — Неудивительно, что ты был взбешен. Мне так жалко. Я даже не догадывалась.

Куинн сбросил с себя расслабленность, в которую провалился, и измученными глазами уставился на ее тонкие загорелые пальцы. Казалось, они прожигают насквозь его плоть, или, наоборот, его плоть обжигает ей пальцы. О Господи, растерянно подумал он, она жалеет его. И разговаривает так ласково… Как ей это удается?

Он знал, что должен смахнуть ее пальцы с колена и высказать все, что думает о ее двуличии. Сказать, что действия Гектора — ничто по сравнению с ее обманом. Но воспоминания, разбуженные ее прикосновением, слишком завладели им. А соблазн использовать ее слабость против нее был слишком велик. Возможно, он дурак, говорил он себе, отставляя пустой стакан и накрывая ее руку своей, но зачем помогать ей, а не себе? Кроме того, куда большее удовольствие высказать все, соблазнив ее. Зарывшись в ее плоть своей…

— Куинн…

Будет не так просто, понял он, когда она попыталась выдернуть руку. Неважно, сочувствует ли она ему, все равно она не может забыть их последнее столкновение.

— Джулия, — тихо проговорил он и, словно не замечая сопротивления, поднес ее руку к губам, — ты простишь меня?

Она не заметила иронии в его словах, с некоторым удовлетворением подумал он. Она действительно сочла, что он сожалеет о своей недавней бесцеремонности. Или о том, что ворвался сюда. Он почувствовал, как ее сопротивление исчезло, и она расслабилась.

— О, Куинн. — Дыхание ее прервалось, когда он поднес поочередно каждый ее палец к губам и облизнул. — Конечно, я прощаю тебя. Хотя… хотя это неразумно, не так ли?

— Почему неразумно?

— Почему? — В ее голосе снова мелькнула тень беспокойства. — Я думаю, мы согласимся: прошлого не вернуть.

— Ты имеешь в виду тот случай, когда я назвал тебя сукой? — пробормотал он, покусывая подушечку ее большого пальца. И когда она отдернула руку, добавил:

— Я был ужасно глуп той ночью.

— Я бы не сказала — глуп, — осторожно заметила она. — Ты был… зол…

— Чертовски зол, — подтвердил он, на мгновение теряя хладнокровие. — Но лишь потому, что желал тебя.

— Куинн, пожалуйста…

Сейчас она явно возбудилась. Интересно, что с нею будет, когда она поймет, что у него нет намерения доводить игру до конца. Уже сейчас дыхание у нее участилось, грудь под рубашкой высоко вздымается…

— Расслабься, — хрипло произнес он. — Я уже не мальчик, Джу, и знаю, что к чему. Я могу даже удивить тебя…

— Прекрати!

Она недвусмысленно выдавала себя, и губы Куинна лениво растянулись в улыбке.

— Ты думаешь совсем другое, — прошептал он, касаясь рукой ее щеки. — Разве тебе не любопытно, как у нас получилось бы сейчас?

— Нет!

Она в ужасе, но Куинн не собирался упускать момент.

— Конечно, любопытно, — настаивал он, соскальзывая рукой к открытому вороту ее рубахи. — Можно расстегнуть?

— Не смей! — воскликнула она и, не в силах освободить свою руку из его хватки, попыталась сжать ворот другой рукой. — Куинн, сжалься…

— «Сжалься»? — эхом откликнулся Куинн, не обращая внимания на ее сопротивление и расстегивая первую перламутровую пуговицу. — А ты сжалилась надо мной, Джу?

— Да…

— Нет.

— Пока ты не начал злоупотреблять моим гостеприимством! — в отчаянии закричала она. — Не заставляй ненавидеть тебя, Куинн.

Губы его скривились.

— Нет, это не входит в мои намерения. — Он расстегнул еще одну пуговицу. — У меня совершенно другая цель.

— Если ты заставишь меня заниматься с тобой сексом…

Куинн насмешливо смотрел ей в глаза, расстегнув тем временем последнюю пуговицу и уже снимая с нее рубаху.

— Еще вопрос, кто кого насилует. — Тут он разочарованно воскликнул:

— Черт, ты носишь лифчик! Как ты изменилась!

— Пусти меня, Куинн.

— Пожалуйста. — Отведя взгляд от взволнованного лица, он нащупал застежку кружевного изделия и расстегнул ее. — Вот так. Неужели ты не чувствуешь себя лучше?

Она отпрянула, когда его пальцы коснулись кожи, но не могла скрыть свою реакцию на это прикосновение. Ее груди налились, соски стали темнее, чем прежде, заметил Куинн. Но такие же упругие И прекрасные.

Срывая бюстгальтер, пальцы его дрожали. Нужно держать себя в руках, чтобы не поддаться ее чарам. Но искушение прижаться лицом к мягкой коже оказалось сильнее, и он сжал ее в объятиях и нашел губы.

Ее губы…

Позже Куинн винил алкоголь, но, едва коснувшись ее губ, он не помнил себя. Бурный поток подхватил его, и он не собирался отпускать Джулию: что бы там ни было, пусть они захлебнутся в нем вместе.

Она сдавленно кричала, что он не прав, что она не хочет этого, что утром он пожалеет о своих действиях, но ее слова вряд ли доходили до него. Все сомнения, вроде того, что «зачем он здесь, ведь он презирает ее», — все исчезло. Господи, он думал, что не может любить ее. Но он до боли желал ее.

Слова смешались в его голове — обвинения, оскорбления, упреки. Он пытался напомнить себе, что пришел наказать ее, что чудо долго не продлится. Но его мыслям не было опоры. И слова, которые он хотел произнести, таяли, как снежинки на языке. Что было правдой в их отношениях? Она лгала ему с самого начала. И, насколько он знает, лжет до сих пор.

Но ложь и обман ничего не значили в этот момент. Пока его язык исследовал ее губы, стремясь пробиться сквозь них и найти неземную сладость внутри, он был в плену собственной страсти. Одной рукой он сорвал свою рубашку так, что пуговицы разлетелись по комнате, и с невыразимым наслаждением ощутил теплоту и мягкость ее кожи на своей груди.

— Господи, о Господи…

Куинн не знал, с его или с ее губ слетели эти слова. Они были сказаны тихо, едва слышно. Не позволяя ей вырваться, он прижал ее волосы к дивану и навалился на нее всей тяжестью. Неужели же он поступится райским блаженством прижиматься к ее телу, ощущать распирающее его страстное и болезненное желание? Когда она раздвинула ноги и его бедра провалились между них, восставшая плоть начала стучаться в источник своего голода.

— Боже, Джу…

На этот раз именно он выдохнул тихое заклинание. Сомневаться не приходилось: срывающийся и надтреснутый голос красноречиво свидетельствовал о чувствах, которые он не мог больше себе запретить. Никогда не мог себе запретить, беспощадно признал Куинн. Он не мог избавиться от власти, которую Джулия имела над ним, и она, словно ощущая ту же беспомощность, обвила руками его шею.