Встречи на ветру - Николай Беспалов

И побывала же. И ничуть не жалею того времени, что пробыла там. Как много я узнала! Мне повезло. А мне всегда везет. Как раз подошел автобус с туристами из Минска. Человек двадцать их. Я и пристроилась к группе.

У них была целевая экскурсия – Петропавловская крепость как русская Бастилия.

Я узнала, что в ней размещались первая и вторая Тайные канцелярии. Это что наше КГБ, я так поняла. А ещё раньше тут при Петре Первом был «Секретный дом», и там сидел сын императора Алексей. Это надо же, собственного сына – и в тюрьму! Вспомнила, как отец говорил о Сталине.

– Иосиф Виссарионович был одержим идеей создания новой советской империи. – Тогда я, малолетка, очень удивилась его словам. – Он не жалел ради достижения этой цели никого. Жена Молотова – и та сидела в лагере. Так и Петр Первый был беспощаден к врагам империи. Сына не пожалел.

Я иду в группе белорусов и то и дело слышу, как их руководитель говорит товарищам: «Сябры и сябровки». Мне уже смешно, и, что он говорит, не разберу.

Экскурсовода слышу.

– Товарищи, среди заключенных первой половины восемнадцатого века были гетман Малороссии Павел Полуботок, автор книги «О скудости и богатстве» Посошков, живописец Никитин, кабинет-министр Волынский и его «конфиденты», – запомню это слово, – кабинет-министр Остерман, генерал-фельдмаршал Миних, вице-канцлер Головкин, обер-гофмаршал Левенвольде, – всех я не упомню, но старюсь, – лейб-медик Лесток.

Посмотрела на часы. Боже мой! Как быстро пролетело время. Теория относительности. По анекдоту. Это о сковороде и влюбленных. Не знаете? Ну и пусть. Я пошла на Васильевский остров. Приму ванну и, может быть, посплю.

Села в трамвай. В вагоне пусто. Время такое. Села у окна и задремала. Спасибо гражданке. Растолкала меня.

– Девушка, Вы свою остановку не проспите.

Как раз и вовремя. На этой остановке мне выходить и дальше ехать на троллейбусе. Смена у нас заканчивается в половине седьмого, у дома на улице Адмирала Нахимова я была в начале одиннадцатого утра. Даже совслужащие уже ушли на работу, и Лариса Александровна, определенно, ушла к себе в клинику, а так хотелось бы посоветоваться с ней о своих проблемах: что мне делать, если вызовут в милицию. Что говорить? Мои контакты с милицией ограничиваются прогулкой с молоденьким старшиной. В комнате Наума тоже, наверное, были милиционеры, но с ними я не сказала ни слова. Ищу ключ в сумке, и тут меня окликают по фамилии:

– Гражданка Тиунова?

– Ну, я это, – а сама задрожала, как осиновый лист: это они, люди из органов! Сейчас они меня арестуют при людях. На лавке сидят две старушки, дворник метет двор.

– Что же это Вы так грубо?

Приглядываюсь – мама моя родная! Так это же студент Витя. У меня отлегло, перевела дыхание.

– Ты же через месяц должен вернуться.

Он хохочет.

– Мы предполагаем, а бог располагает. – Пригляделась и вижу: бледный он какой-то, осунувшийся. Как он изменился за три дня. – Меня с поезда сняли врачи в Окуловке. Хотели упечь в инфекционную клинику, – Витя подошел поближе и мне стали видны его глаза: тусклые, грустные.

– У тебя обнаружили туберкулез? – Это первое, что мне пришло в голову.

– Ирина, с туберкулезом в СССР покончено. Как и с оспой, и чумой. У меня подозревали холеру, а оказалось обычная диарея. Помнишь, мы с тобой в буфете покушали? Вот тебе пример случайности. Ты, поев печени с макаронами, осталась здоровой, я, скушав то же, начал страдать расстройством желудка.

Уже входим в подъезд.

– Как проходит процесс обживания профессорской квартиры? – Самого ноги еле держат, а пытается шутить.

– А я в ней только одну ночь провела.

– Ирина! – Откуда силы взялись? – В такой субтильной девушке и столько страсти.

Откуда мне знать, кто такой субтильный, даже не слышала раньше, но на всякий случай обиделась.

– Умный, так можешь оскорблять.

– Если ты говоришь о твоей конституции, то тут нет ничего оскорбительного. Современные девушки все поголовно стремятся быть худыми. Но я люблю девушек с формами. – Нахал. Я слушаю, что он дальше скажет. Мотаю на ус. – Но, если тебя оскорбили мои слова о твоем либидо, – об этом я кое-что слышала, – то и тут не следует обижаться. – Говорит и возится с замком.

– Что, не получается? – как-то надо и мне над ним поиздеваться. – А вот твой сосед этот замок открыл без ключа.

Виктор застыл. Стоит как истукан. Ключ торчит из скважины.

– Мой сосед? Так он рецидивист. И ты с ним была в квартире?

– Успокойся, не был он у тебя и твоих камушков не видел.

– О боги! Она говорит – «камушки«. Да знаешь ли ты, что это настоящее достояние! – Везет мне на богатеев. Один доллары копит, а этот камни. – Отец весь Урал обошел с рюкзаком и молотком, добывая их.

– Молотком? – я смеюсь. – Он что, гвозди заколачивал?

– Стыдно, девушка, в твоем возрасте быть такой необразованной. Молоток бывает и геологический.

Витя сердится, а мне смешно. Он вообще какой-то смешной. Вот и от печенки поносом страдал, с поезда сняли. Чудно как-то. Тут меня осенило: он вернулся не потому, что желудком заболел – он меня подозревает, не доверяет. А вдруг украду их камни. Так и сказала. Как он возмутился. Чуть ли не с кулаками на меня.

– Как ты могла такое подумать!? Мы интеллигентные люди. Мой отец – потомственный геолог, он ученик Ферсмана.

Если Наум мне рассказал о Валтасаре и его пире, то тут я прослушала лекцию о русском геологе.

– Слушай, девушка, что я тебе скажу. – Терплю. Все учат меня, как будто я девчонка. – Александр Евгеньевич Ферсман родился в 1883-м, в Петербурге. – Честно говоря, мне очень хочется кушать и спать. Проработал он сутки, не стал бы сейчас распространяться о великом русском геологе. Но делать нечего, я не у себя дома. – Он похоронен на Новодевичьем кладбище, а чтобы тебе было известно, разрешение похоронить там давали в правительстве. До революции он работал в Париже, у французского минералога Лакруа и в Гейдельберге в лаборатории у норвежского геохимика Гольдшмидта.

Я не выдерживаю:

– Послушай, ты, больной животом, если тебе кушать не хочется, то я с суток и очень голодна.

– Что же, это закон природы. На голодный желудок никакая информация не воспринимается, так сказать, алиментарная доминанта.

– Для тебя элементарная, а для меня важная.

– Все понятно, – Виктор снисходительно поглядел на меня. – Придется заняться твоим образованием. Алиментарная – это значит пищевая. Сейчас я начну удовлетворять твои физиологические потребности в пище. – Ни слова не скажет в простоте. Мне бы покушать, а как он назовет это, мне по фигу. – Так как в доме еды нет и готовить её я сейчас не в силах, то поведу тебя в столовую.