Переломный момент. Как незначительные изменения приводят к глобальным переменам - Малкольм Гладуэлл

"Мы были не готовы к силе перемен и быстроте, с которой все так изменилось", — говорит Зимбардо.

"Охранники" заставляли "заключенных" признаваться друг другу в любви, маршировать по коридору в наручниках и с бумажными пакетами на головах.

"Это было совершенно не похоже на то, как я веду себя теперь, — вспоминает другой "охранник". — Думаю, я был очень изобретателен в своей жестокости".

Через тридцать шесть часов у одного из "заключенных" началась истерика, и его пришлось отпустить. Еще четверых отпустили позже в связи с

"сильнейшей душевной депрессией, приступами плача, ярости и обостренной тревожностью".

Ф. Зимбардо изначально планировал двухнедельный эксперимент, но он вынужден был прекратить его через шесть дней.

"Я понимаю теперь, — говорит один из "заключенных", — что каким бы психически здоровым я ни считал се6я, я не контролировал свое поведение в тюрьме настолько, как мог бы предположить".

Другой заявил:

"Я начал ощущать, что моя личность распадается, что человек, которого я называл ранее именем […], человек, который добровольно согласился, чтобы его привели в эту тюрьму (потому что для меня она действительно стала тюрьмой, и я не считал это экспериментом или симуляцией…), был отделен от меня и удалился настолько, что в конце я уже не был этим же самым человеком. Мой номер был 416. Я действительно стал этим номером, и 416-й в конечном итоге принимал решения о том, как поступать".

Ф. Зимбардо сделал вывод, что существуют специфические ситуации, настолько жесткие, которые могут пересилить присущие людям склонности. Ключевое слово здесь — ситуация. Ф. Зимбардо не говорит о среде, о главных внешних факторах влияния на нашу жизнь. Он не отвергает того, что способ нашего воспитания родителями обусловливает то, кем мы становимся, в какие школы ходим, с какими людьми дружим или в каких кварталах живем, — словом, воздействует на наше поведение. Все эти вещи, несомненно, важны. Не отвергает он и того, что наши гены играют роль в определении того, каковы мы. Большинство психологов полагают, что натура (генетика) составляет примерно половину причин, по которым мы ведем себя тем или иным способом. Он просто указывает на то, что в определенные времена, в определенных местах и условиях многое из этого может быть отметено. В некоторых случаях вы можете взять нормальных людей из хороших школ, счастливых семей и благополучных кварталов и очень сильно повлиять на их поведение, всего лишь изменив непосредственные условия их окружения.

Тот же самый аргумент был выдвинут, вероятно, с большей убедительностью в 1920-х годах во время исторической серии экспериментов, проведенных двумя исследователями из Нью-Йорка — Хью Хартшорном и М.А. Мэй, — которые взяли в качестве испытуемых одиннадцать тысяч школьников в возрасте от восьми до шестнадцати лет. В течение нескольких месяцев они подвергали их буквально дюжинам тестов, которые преследовали цель определить степень их честности. Типы тестов, которые применяли Хартшорн и Мэй, имеют главное значение при составлении выводов, поэтому я немного подробнее расскажу о некоторых из них.[58]

Один набор тестов, например, представлял собой обычный комплект тестов на определение способностей, разработанный Институтом педагогических исследований (предшественник теста SAT[59]). В тесте детям было дано задание вписать слова в пропущенные места. Например: "Бедному маленькому _________ нечего ___________; он голоден". В арифметическом тесте детям давалось такое математическое задание: "Если сахар стоит 10 центов за фунт, сколько будут стоить пять фунтов?" Ответ их просили записать на полях. На тесты отводилось меньше времени, чем обычно требовалось для решения таких заданий, поэтому у многих испытуемых оставалось много нерешенных задач, и когда время заканчивалось, тесты собирали и им выставляли оценки. На следующий день испытуемым предлагали эти же тесты с другими вопросами, но с такой же степенью сложности. На этот раз испытуемым давали ключ к ответам, и им под минимальным надзором предлагалось самим выставить себе оценки. Иными словами, Хартшорн и Мэй провоцировали испытуемых. С ответами в руках и большим числом нерешенных задач у испытуемых были огромные возможности для обмана. А имея результаты тестов за предыдущий день, Хартшорн и Мэй могли сравнить ответы первого дня со вторым и неплохо разобраться в том, насколько каждый испытуемый был нечестен.

Еще один набор тестов был тем, что называют тестами на быстроту, — это простейший способ определения способностей. Испытуемым раздали 56 пар чисел и попросили сложить их. Или же им предлагали корректурную пробу — последовательность из сотен произвольно взятых букв алфавита — и просили просмотреть их и подчеркнуть все буквы A. Испытуемым давали минуту на то, чтобы завершить каждый из этих тестов. Затем им раздавали эквивалентные тесты, только на этот раз ограничения времени не было, испытуемым разрешалось работать дальше, если они того хотели. Во всех этих экспериментах два психолога провели бессчетное количество разных тестов в очень большом количестве ситуаций. Они просили испытуемых пройти тесты на физические способности, такие как подтягивание на перекладине и прыжки в длину, и тайно наблюдали за детьми, чтобы увидеть, не обманывают ли они, когда сообщают о своих результатах. Они давали своим юным испытуемым тесты, которые те могли выполнить на дому, где были все возможности посмотреть словарь или обратиться за помощью, и сравнили результаты домашних заданий с результатами аналогичных тестов, проведенных в школе, где обман был невозможен. В итоге результаты экспериментов составили три толстых тома и попутно поставили под сомнение многие предубеждения о том, что такое человеческий характер.

Их первым выводом было то (оно и неудивительно), что обман происходит очень часто. В одном случае оценки за тест, когда обман был возможным, оказались в среднем на 50 % выше, чем объективные оценки. Когда Хартшорн и Мэй стали изучать характеристики обмана, некоторые их открытия были такими же очевидными. Способные дети обманывают несколько меньше, чем не столь умственно развитые. Девочки обманывают примерно так же, как мальчики. Старшие дети обманывают чаще младших, и дети из обеспеченных и счастливых семей обманывают несколько меньше, чем из семей нестабильных и несчастливых. Если вы проанализируете данные, то обнаружите общие типы постоянного поведения от теста к тесту.

Но постоянство не было настолько выраженным, как можно было предположить. Не было ни одной неизменной и устойчивой группы обманщиков и ни одной неизменной и устойчивой группы правдивых учеников. Некоторые дети обманывают дома, но не в школе; другие обманывают в школе, но не дома. Если ребенок обманул, скажем, в тесте пропущенных слов, это не было надежным свидетельством того, что он обманет и во время корректурной пробы или теста на быстроту. Если вы дадите той же группе детей один и тот же тест, при тех же обстоятельствах, с перерывом в шесть месяцев, то, как обнаружили Хартшорн и Мэй, те же самые дети станут обманывать тем же способом в обоих случаях. Но если вы измените какую-либо из этих переменных (материал теста или условия его проведения), изменится и характер обмана.