Вельяминовы. Время бури. Книга вторая - Нелли Шульман

– Традиция, мой дорогой. Со времен бабушки Элизы Мон-Сен-Мартен славился трезвостью, – они с Виллемом, иногда, сидели в одном из шахтерских кабачков. Здесь подавали вишневый и малиновый крик, и белое, пшеничное, пиво из Брабанта, золотистое, как волосы кузины Элизы.

Мишель открыл кованую калитку сада, раздался звонкий лай. Комок черного меха, подняв закрученный бубликом хвост, высунув алый язык, ринулся ему наперерез. Щенка шипперке звали Гамен, было ему полгода. Барон и баронесса подарили собаку дочери, к окончанию школы. Элиза поступила в католический университет Лувена. Девушка уже писала для французских и фламандских газет.

Кузены знали оба языка. Дядя Виллем говорил: «Мы, хоть и во французской Бельгии, но обязаны понимать соседей». Мишель потрепал Гамена по голове. Пес, восторженно, заплясал по песку дорожки, Мишел, оглядевшись, бросил ему палочку. Гамен, со всех ног, понесся по лужайке. В воскресенье весь Мон-Сен-Мартен посещал обедню, в парке было тихо.

Кузен Виллем покуривал на скамейке, вытянув ноги в шахтерских, холщовых штанах. Солнце играло в золотисто-рыжих волосах, серые глаза были закрыты. Мишель опустился рядом:

– Дядя Виллем и тетя Тереза молятся, и твоя сестра тоже. Как они ее, одну, в Амстердам отпускают?

У Виллема были большие, сильные руки, с заживающими царапинами, с угольной каймой под ногтями:

– И меня отпускают, – смешливо сказал барон де ла Марк, – в Париж… – он подмигнул Мишелю:

– Я Францию последний раз навещал, когда ты еще в Эколь де Лувр учился, а я в Гейдельберге. Сходим в музей, пообедаем с кузеном Теодором и его невестой. Жаль, что фильм с ее участием еще на экранах не появится.

– Осенью выйдет, ты его в Испании увидишь. Не на фронте, конечно, в Барселоне… – Мишель скосил глаза на кузена: «Тебе двадцать пять, а Элизе восемнадцать…»

– Во-первых, – рассудительно сказал Виллем, – она в Амстердам едет на месяц, перед университетом. Занятия начинаются в октябре. Будет жить в католическом пансионе, учить голландский и писать для местных газет. Во-вторых, кузина Эстер в городе. И все Горовицы приезжают. Найдется, кому за Элизой присмотреть… – он задумался:

– Папа говорил, что Давид сейчас в Конго, но возвращается на конгресс, осенью. Мы его только на фото видели, Давида, – Виллем усмехнулся:

– Свадьба у них в Америке была. Он бродяга, ездит все время… – кузен потушил окурок в аккуратной, медной урне. В Мон-Сен-Мартене, на улицах, царила чистота, занавески местных хозяек блистали белизной. Если бы ни терриконы шахт, поселок можно было бы принять за курорт.

Замок возвышался на холме, над западной окраиной поселка. Поросшие соснами склоны гор уходили вдаль. Барон де ла Марк не охотился. Оленей подкармливали, куропатки порхали прямо над головами, в ветвях деревьев.

С кузенами они удили рыбу, в порожистом, холодном Амеле, и жарили ее на костре. Наверху, на замшелых сводах каменного моста, возведенного при Арденнском Вепре, висели капельки воды. Кузина Элиза, подоткнув простую, холщовую юбку, шлепала по дну, собирая речных устриц в проволочную сетку. Гамен носился в реке, лаял, Элиза смеялась: «Он всю форель распугает». Золотистые косы падали на крестьянскую блузу девушки. Под легким льном виднелась маленькая грудь, ветер играл широкими рукавами.

Мишель приехал в Мон-Сен-Мартен из Женевы. Картины Прадо перешли под защиту Лиги Наций, он мог беспрепятственно вернуться в Лувр. Из Швейцарии Мишель написал кузине Эстер, в Амстердам, взяв адрес ее старшего брата. Рав Горовиц быстро ответил Мишелю. Он обещал к зиме найти надежных людей, художников и граверов:

– Многие уехали, – читал Мишель четкий почерк Аарона, – благодаря кузену Теодору. Он целый список составил. Американское и французское посольства потихоньку выдают визы его протеже. Мы ему очень благодарны… – Мишель свернул бумагу:

– Хотя бы так поможешь… – он брал в Берлин паспорта и визы, которыми снабжал коммунистов, едущих в Испанию.

Один из паспортов лежал в саквояже кузена Виллема. Родители юноши ничего не знали. Для всех Виллем ехал в Париж, заниматься в школе горных инженеров. Он даже сестре ничего не говорил. Снабдив кузена именами надежных людей, в Барселоне, Мишель предупредил:

– Ты не коммунист, хотя симпатизируешь партии. Республиканцы потеряли самостоятельность, в их войсках все решают советские военные специалисты. То есть НКВД, – сказал Мишель по-русски. Он перевел: «Тайная полиция. Они с тобой говорить не будут. Ты аристократ…»

– Ты тоже, – прервал его кузен. Сняв рыбу с костра, Мишель крикнул Элизе: «Все готово! Мы ждем устриц!». Гамен весело кружил рядом с ними, пахло свежей водой и гарью. Мишель поворошил дрова:

– Аристократ. Но я не военный инженер, не артиллерист. У меня есть пистолет, но я из него никогда не стрелял. Я могу быть хоть трижды коммунистом, я куратор, художник. В общем, – заключил Мишель, – иди в штаб ПОУМ. Они тебя приставят к делу.

Открывая устрицы, выжимая лимон, Мишель подумал, что спорить с Виллемом бесполезно:

– Арденнский Вепрь, – Мишель, незаметно, оглядел мощные плечи кузена, упрямый, высокий лоб: «В кого он такой? Дядя Виллем кроткий человек, и тетя Тереза тоже… – облизав пальцы, Элиза указала на обрыв:

– Здесь дом стоял, где папа родился. Особняк снесли, когда с дедушкой случилось несчастье, в шахтах… – небо было летним, синим, жарким. Подложив под голову холщовую куртку, Мишель затянулся папиросой: «Из Лондона написали, что кузен Питер окончательно в Берлин перебрался. Квартиру покупает, производство развертывает…»

– Элиза, отойди, – велел кузен. Девушка закатила серо-голубые, цвета лаванды глаза:

– Виллем, если ты думаешь, что наследницы лучших семей Бельгии не знают подобных слов, то ты очень ошибаешься… – она бросила в брата камешком:

– Пошли, Гамен! Пусть ругается, сколько хочет… – девушка убежала вверх, на мост.

Виллем сплюнул в костер: «Snokker!». Мишель согласился: «Ты прав». Виллем пробормотал еще что-то, на местном, валлонском диалекте. Мишель прислушался: «Лихо выражаетесь». Кузен повел рукой:

– В шахте мы не стесняемся. Конечно, при маме и папе, я такого не говорю… – Мишель, озабоченно, спросил: «Не свалится Элиза, мост скользкий…»

– Она здесь трехлетней малышкой играла… – Виллем помахал сестре:

– Спускайся. Фон Рабе, – он повернулся к Мишелю, – о котором ты мне рассказывал, мой соученик, по Гейдельбергу. Тогда я его попросил выйти из комнаты, вежливо, а теперь, – Виллем посмотрел на свой кулак, – время вежливости закончилось.

Мишель слушал звон колоколов. Сегодня, после обеда, они втроем, уезжали в Брюссель. Виллем устраивал сестру в Лувене, в снятой бароном квартире. Вместе с Мишелем кузен отправлялся в Париж. Оттуда Виллем собирался в Барселону, и на фронт, где республиканцы осаждали Сарагосу. Кузен отлично стрелял, был хорошим математиком и намеревался заняться инженерным делом, в войсках.