Яд-шоколад - Татьяна Степанова

— А что вы хотите, если его схватили и посадили в тюрьму? С его-то мозгами, — Вера Сергеевна пожала плечами. — А то, что он барабанит… у него потрясающее чувство ритма, способность к музыке невероятная. Это у него дар такой. Его барабанщиком взяли в эту их группу… Надя мне тогда говорила, фашистское название… удивительно, как молодежь сейчас падка на все подобное.

— Чертовски падка, — согласился Гущин. — Скажите мне, пожалуйста, отчего ваш сын с утра пораньше одет точно на карнавал и даже накрашен, словно женщина?

— Так и знала, что вы спросите про Феликса, — Вера Сергеевна укоризненно покачала прекрасной своей головой, точно они спросили нечто неуместное. — Да, он такой у меня мальчик. Он не гей, он нормальный, просто у него такой способ самовыражения. Это называется сейчас у молодых — готы, а мой Феликс гот антикварный, есть у них такое направление. Вы не представляете, сколько мне стоит его одежда, это ведь вещи от-кутюр. Я сначала пыталась это прекратить, противилась, просила его быть как все. Но он не может быть как все. И я смирилась. Я его мать, мне нужен здоровый, нормальный сын, а не закомплексованный неврастеник с подавленным либидо.

— Прекрасный дом вы подарили своей сестре и ее семье для переезда по программе защиты свидетелей, хотя она под программу и не подпадает как мать убийцы, — заметила Катя.

Вера Сергеевна глянула на нее и тут же отвела свой взор.

— Я обязана ей помочь. Она в беде. Надя моя сестра, она росла на моих глазах, я заменила ей во многом мать, потому что наша мать пила как сапожник и рано умерла. Мы остались одни совсем девчонками, отца мы своего никогда в глаза не видели. Я работала как вол, Надя еще в школе училась. Я работала, чтобы она росла и училась. Потом я вышла замуж. Надя жила со мной в нашей семье. Я ей больше, чем сестра, — голос Веры Сергеевны дрогнул. — Сейчас она в огромной беде. А у меня после смерти мужа есть возможность ей помочь. Этот дом… он ничего не значит, я бы больше отдала, я бы все отдала, что имею, лишь бы моя сестра Надя и ее дети были снова счастливы.

— Вы во многом нам облегчили задачу по защите этой семьи своей помощью, — сказал Гущин.

— Уж поверьте, я сделала это не ради какой-то там вашей программы, — резко сказала Вера Сергеевна. — Я не верю, что мой племянник Родиоша виновен, вот и все. Не ве-рю.

— Мы это поняли, — осторожно сказала Катя. — И основания вашего недоверия вполне для вас убедительны, как я вижу. Вы считаете, что знаете Родиона лучше нас?

— Уж поверьте, гораздо лучше. Для вас он только псих, кровавый маньяк.

— Но ведь было много улик, фактов, доказывавших его вину, — сказала Катя. — Очень много фактов.

— Мне ни о каких фактах ничего не известно. А… да, сестра говорила мне перед самым моим отъездом за границу, уже потом… мол, у Родиоши, когда за ним приехали полицейские, из сумки достали какую-то вещь и что эта вещь вся в крови и принадлежит одной из убитых женщин.

— Да, такая вот улика, — подтвердила Катя. — Весомая. И вашу сестру эта улика, кажется, убедила в виновности Родиона.

— А меня нет. Подите вы к черту со своими уликами, — Вера Сергеевна вспылила. — Поймите вы, он больной, не от мира сего. Он сумку свою таскает с собой, бросает где ни попадя. Могли ему туда сунуть. Вполне могли подложить. В этой его группе рок-музыкальной — вполне, вы проверьте, что там за народ, что за парни. Почему название фашистское… я забыла… Ваффен… нет, не Ваффен и не Вермахт… какое-то другое.

— А вы куда-то уезжали?

— В Швейцарию, Бельгию, по делам фабрики. А дети мои учились в Швейцарии. Феликс полтора года в школе бизнеса в Женеве. А Мальвина… она стажировалась там, в университете, язык, французская литература.

— Значит, ваш сын только недавно вернулся из-за границы? — спросил Гущин.

— Да. Мы тут еще не успели обжиться в этом нашем старом доме, — Вера Сергеевна оглядела стены, огромное панорамное окно с видом на лес.

— То-то я заметил, дом нуждается в ремонте, — сказал Гущин.

— Мне некогда домом заниматься. Я все дни на фабрике. Я осталась одна без мужа, я фиговый бизнесмен, а надо быть крутой, иначе сожрут и фабрику обанкротят в момент. А нам нужны деньги — на бизнес, для моих детей, для Нади и ее детей. Я должна работать не покладая рук. Теперь я могу вас спросить?

— Да, конечно, Вера Сергеевна.

— Почему вы опять пришли… полиция? — Вера Сергеевна посмотрела на Гущина, на Катю. — Вы сказали, Родиошу привезут из Орла из больницы сюда… Зачем? Что случилось?

— У нас возникли вопросы по этому делу.

— Какие могут быть вопросы через два года? Он же заперт в психушке, какие могут быть еще вопросы?!

— Вера Сергеевна, да вы успокойтесь, — сказала Катя.

— Что, может, опять кого-то убили? — громко, властно, с вызовом спросила Вера Сергеевна.

— Произошло убийство. И мы его расследуем, — сухо ответил Гущин.

— Я никогда не верила в виновность моего племянника, — все так же громко повторила Вера Сергеевна. — И я… я никогда в это не поверю. Может, хоть сейчас вы во всем разберетесь, раз привезли его снова сюда, в Москву. А кого убили?

— Семейную пару в Котельниках, — ответил Гущин. — Не смею больше отнимать у вас время. Извините за беспокойство.

— Никакого беспокойства. Так я могу сказать Наде, что Родиона привезли?

— Сегодня вечером доставят. Да, можете, это закон требует, чтобы родственники были в курсе. Все, до свидания, нам пора.

— Феликс! — громогласно, на весь дом, позвала Вера Сергеевна. — Проводи!

Нет ответа.

— Пойдемте, я вас сама провожу, — Вера Сергеевна поднялась с кресла. — Сын мой, наверное, уже куда-то уехал, гоняет на машине как ненормальный. Уйму штрафов я его оплачиваю.

Они двинулись в холл. В сумраке ненастного полдня дом выглядел огромным и пустым.

Неожиданно сверху донесся детский голос. Кате показалось — звонкий голосок то ли что-то напевал, то ли нараспев произносил считалку — не разобрать.

— У вас тут маленькие дети? — спросила она Веру Сергеевну.

— А, это… это пришли убираться… горничная пришла, у нее ребенок, не с кем оставить, вот и водит с собой. Я не возражаю. Эй там, не шалить!

Песенка-считалка оборвалась. На лестнице появился Феликс.

— Я думала, ты куда-то отчалил уже, — недовольно сказала ему Вера Сергеевна.

— Нет, я сегодня дома.

— Они уже уходят, — сообщила Вера Сергеевна и направилась тоже к лестнице.

Феликс спустился бегом и распахнул входную дверь. Кате показалось странным, что принц-вампир сам выполняет роль привратника, когда в доме работают горничные.

«Какие могут быть вопросы через два года? Он же заперт в психушке, какие могут быть еще вопросы?!»