Повседневная жизнь пиратов и корсаров Атлантики от Фрэнсиса Дрейка до Генри Моргана - Екатерина Глаголева

Работать начинали с рассветом: наскоро закусив, матрос шел вычерпывать воду, набравшуюся в трюме за ночь. Обычно в трюмах устанавливали насосы, которые в шторм работали постоянно. На больших кораблях откачивать воду отправляли за мелкие нарушения. Моряков, обслуживавших трюмный насос посреди невыносимого зловония и полчищ крыс, пауков и скорпионов, самих называли трюмными крысами. Остальным предстояло драить палубы, латать и поднимать паруса, лазать по мачтам, укрепляя такелаж, чинить канаты. Механика управления парусными кораблями строилась на тросах и блоках. Ладони матросов были стерты канатами, но своими загрубевшими пальцами они должны были быстро и правильно вязать десятки всевозможных узлов: сращивать концы с помощью сплесней, заделывать огоны, кнопы, мусинги, накладывать бензели, брать рифы (свертывать парус при сильном ветре), причем делать это приходилось зачастую во время шторма, в непроглядную темень, на многометровой высоте над палубой.

Каждые полчаса юнга переворачивал песочные часы и бил в судовой колокол (каждый удар соответствовал получасу, прошедшему с начала вахты), после чего читал «Отче наш» или «Богородицу». Рабочий день моряка продолжался не менее шестнадцати часов.

Флибустьеры были не очень покладистыми и добросовестными матросами и неохотно подчинялись квартирмейстеру и боцману в том, что касалось работ на судне. Уильям Дампир, описывая трехмесячное бесплодное плавание вблизи Панамского перешейка, отмечал: «Хотя погода была плохой, что требовало многих рук наверху, большая часть из них слезала с гамаков только для того, чтобы поесть или справить нужду». Каждый делал что хотел; кто-то пел и плясал, в то время как другие тщетно пытались уснуть, но возмущаться было не принято.

Наведя порядок в трюме, моряк делал то же в своем личном хозяйстве. Во флотах разных стран в этом отношении были разные традиции; например, матросам военного королевского флота Британии позволяли хранить свои вещи только в парусиновых мешках длиной в три фута, с круглым днищем диаметром один фут, а матросы торгового флота могли держать в кубрике деревянные рундуки размерами 2,5х1,5х1,5 фута. Французы использовали сундучки. Эти привычки моряки сохраняли, становясь флибустьерами; правда, попадая на борт пиратского судна, они зачастую не имели вообще ничего.

В матросском сундуке баскского корсара хранилась одежда: шерстяная нательная рубашка с короткими рукавами, сорочка, штаны, накидка с капюшоном, возможно, короткий плащ и шапка. Каждый рядился во что придется, но с XVII века у моряков из числа французских басков появилась своя форма, соответствующая общепринятой во французском флоте: короткие штаны, светлые чулки, красный жилет и поверх него синяя куртка. Обувались только в холодных высоких широтах, для работы, а в остальное время ходили босиком. На голове носили широкополые шляпы с отогнутым с одной стороны краем — они защищали и от дождя, и от палящего солнца — или шерстяные шапки, которые ветер не сдувал с головы. Капитан и офицеры одевались более элегантно, в целом следуя моде своего времени: Фрэнсис Дрейк изображен на портретах в гофрированных жабо, Жан Барт — в парике и галстуке. Когда Клод де Форбен, сойдя на берег в норвежском Бергене, предстал перед его жителями в синем, расшитом золотом камзоле, те приняли его за внебрачного сына французского короля, поскольку не привыкли к тому, чтобы морские офицеры тратили такие деньжищи на одежду. Во второй половине XVIII века у французских корсаров появилась собственная форма — синий мундир с эполетами, украшенными бахромой; цвет формы отличал их от офицеров благородного происхождения, носивших красные мундиры.»

Климат Атлантики довольно суров, поэтому моряки носили широкие штаны до лодыжек, шерстяные чулки, льняные рубашки и длинные куртки из плотной шерсти. В сложной ситуации им приходилось самим шить себе одежду из парусины.

В тропических широтах моряки ходили по палубе в одних штанах, закрывавших ноги чуть ниже колена, а сходя на берег, надевали длинные рубахи, которые можно было носить навыпуск или заправленными в штаны. Штаны были очень широкими, иногда их называли «женскими», потому что они напоминали юбку. Буканьеры часто шили грубые рубашки, штаны и куртки из шкур убитых зверей. Джон Рэкем заслужил свое прозвище «Ситцевый Джек» тем, что любил одежду из хлопка ярких расцветок. Нередко пиратам приходилось щеголять в нарядах, отобранных у пленных, и тогда их костюмы поражали своим эклектизмом.

Чаще всего одежду носили, не снимая до тех пор, пока она не придет в негодность. На борту пираты ходили грязными и оборванными, однако, сходя на берег, старались предстать во всей красе. Бартоломью Роберте носил жилет и штаны из алого дамаста,[34] украшал свою треуголку красным пером, на груди у него висела золотая цепь с бриллиантовым крестом, а на шелковой перевязи через плечо — две пары пистолетов. Голландский пират Иохан Про не носил ни чулок, ни башмаков, но на его куртке были нашиты серебряные пуговицы и драгоценные камни. В 1603 году Кристофер Олоард настаивал на том, чтобы его повесили в одежде из бархата и шелка.

Разнообразные украшения из золота и драгоценных камней не только придавали «солидности», но и могли пойти в уплату за выпивку и женскую благосклонность. Носили флибустьеры и серьги — с жемчугом и драгоценными камнями, тем более что в те времена это было в моде при королевских дворах. С серьгой изображен на портрете сэр Фрэнсис Дрейк. Серьгам приписывали полезные и магические свойства: отверстие в мочке уха якобы улучшало остроту зрения и спасало от морской болезни, серьга считалась оберегом от кораблекрушения и служила минимальным капиталом, обеспечивавшим похороны владельца по христианскому обряду — в земле, а не в море. Золотая серьга в ухе означала, что ее обладатель прошел мыс Горн; в портовых кабаках к таким отважным людям относились особенно уважительно.

Гигиена была личным делом каждого, но поскольку на морских парусниках пресной воды всегда было в обрез, использовать ее для каких-либо иных целей, кроме питья, считалось преступлением. На многих судах существовало поверье, согласно которому чистка зубов раздражает Нептуна. Одежда немного отмывалась лишь под дождем на палубе во время выполнения авральных работ вроде замены поломанного рангоута или починки порвавшегося паруса. Только Джеймс Кук дал своим людям возможность менять иногда одежду и разрешил использовать для ее просушки корабельный камбуз. На бритье не хватало не только воды, но и времени, поэтому бороды разрастались пышно. Разумеется, капитаны королевских корсаров и каперов больше следили за собой, но знаменитый пират Эдвард Тич сделал свою черную бороду «визитной карточкой», получив соответствующее прозвище. Борода доходила Тичу почти до глаз и покрывала грудь; он заплетал ее в косички, которые закладывал за уши. Кстати, он гордился еще и тем, что, по его уверениям, не мылся ни разу в жизни. А вот баскские моряки поутру ополаскивались из ведра, разложив для проветривания свою одежду на дерюге, использовавшейся вместо матраса. В XVII–XVIII веках купание вообще считалось вредным для здоровья: вода-де открывает в коже поры, через которые проникает болезнь, а уж морская вода тем более вредна. Множество моряков не умели плавать, хотя, например, знаменитому французскому флотоводцу Турвилю это умение спасло жизнь, да и не ему одному.[35] Это довольно странно, тем более что природные условия располагали к морским купаниям: в тропиках средняя температура воды на поверхности достигает 26 градусов, у берегов Гвинеи и северного побережья Южной Америки море еще на два градуса теплее.