Обойма ненависти - Алексей Макеев

– Значит, так, дружок. Факт покушения на убийство на тебе железно вместе с нанесением тяжких телесных повреждений и незаконным хранением оружия. Очень большой плюс для тебя, что убийства не произошло. Благодаря мне, конечно, но благодарности я принимать буду позже.

Киллер уставился на полковника с некоторым удивлением и интересом.

– Что смотришь? – усмехнулся Гуров. – Да-да, это я в тебя стрелял, когда ты на стене гостиницы висел на веревках. И я тебе помешал выполнить заказ. Не ухмыляйся при слове «заказ» и не надейся отвертеться. Я же не зря тебе назвал свое звание и должность. Я сыскарь матерый. И личность твоя установлена, и клуб, где ты два года скалолазанию учился, когда готовился киллером стать. Молодец, отдаю должное, готовился ты качественно. Только не знал, что со мной встретишься. Я ведь в гостинице оказался потому, что вычислил тебя, дружок. И посредника твоего я вычислил, и то, что ты его убрал, доказано. А убрал потому, что информация о заказе просочилась наружу. А произошло это потому, что там игры серьезные идут. Только среда эта, из которой заказ поступил, не уголовная. Это зарвавшиеся и проворовавшиеся чиновники, которые считают, что им все можно и что они правят миром. А вот тут и появился полковник Гуров, который им этого сделать не даст.

Киллер уже смотрел на сыщика с откровенным интересом. Чего это мент распинается так долго?

– Дело твое, Володя, обстоит следующим образом. Будешь говорить, не будешь говорить, тебе все равно хана. Ты даже до зоны не доедешь, а скорее всего, и до суда не доживешь. Эти ублюдки до тебя обязательно доберутся. Но шанс у тебя есть, и хороший. И связан он только со мной. Если начнешь говорить, то у меня со следователем будут рычаги. Мы в мгновение ока повяжем по рукам и ногам тех, кто захочет заткнуть тебя навеки. И уж поверь мне, возможности с тобой разобраться у них не будет. Не дам я им этого сделать. Да и не до тебя им станет. Будешь молчать – ударишь следствие по рукам. Мы не прижмем эту братию, и они тебя зарежут. Так что время – деньги. А для тебя время – жизнь. Понял?

– Обещаешь? – с некоторым сомнением спросил наконец киллер.

– Я, Володя, никогда не вру и слово привык держать. Даже перед преступниками. И не потому, что я к вам отношусь с чисто человеческим уважением. Я вас ненавижу. Просто я слишком уважаю себя, чтобы врать даже вам.

– Ладно, верю. Чего ты от меня хочешь?

– Александра Лукьянова, застреленная во дворе загородного дома в поселке…

– Эй-эй, полковник, – перебил сыщика киллер, – а вот чужого я на себя не возьму. Так мы не договаривались. Каждый лишний труп меня к пожизненному приближает. Эту я не убивал. Извини.

Пришло время опешить Гурову. В его голове мгновенно пронеслось два варианта развития событий. Либо киллер сразу отметает неизвестную ему убитую женщину, потому и не стал дослушивать подробности, либо он прекрасно знает, о чем идет речь, потому и прореагировал так на фамилию и название поселка. И что-то такое было в реакции убийцы, что заставило Гурова сразу же спросить:

– Почему ты не выполнил заказ? С авансом кинули или второй заказ был важнее?

– Ну, ты ас, сыскарь, – покачал киллер головой почти одобрительно. – Все вычислил! Сам знаешь, что денег мне не заплатили. Готовиться готовился. На месте был, приглядывался к режиму жизни хозяев, но до дела не дошло. А ее, значит, все-таки шлепнули? Значит, дешевле нашли.

– А что, разговор о цене трудный был?

– Я запросил как обычно, а…

– Репин?

– Ты что, бог? Или дьявол? – прищурился киллер. – Да, Репин сказал, что она подумает, но он ее дожмет.

Гуров весь внутренне подобрался, хотя виду не подал. Она!

* * *

К открытию выставки в галерее искусств Гуров опоздал. Но, наверное, это было и к лучшему. В начале обычно обмениваются речами, проходит официальная процедура открытия, представляют гостей, спонсоров, если такие имеются. А потом начинается кулуарное брожение. Именитые формальные гости разъезжаются с чувством исполненного долга и своего громадного вклада в отечественное искусство. Знатоки, коллеги и друзья кучкуются по залам с бокалами шампанского. Вот тут и нужно работать, не теряя времени на стояние за спинами приглашенных во время церемониальных речей.

Гуров побродил по залам, всматриваясь в весьма, на его взгляд, тривиальную живопись. Гости галдели, смеялись, доверительно беседовали, беря друг друга за лацкан, под локоток и понижая голос. Дважды сыщик услышал упоминание о гибели Павла Сенина, известного ценителя, эксперта и очень нужного человека. Странно, но сожалений в интонациях людей, близких к искусству, Гуров не слышал. Уловил досаду. Даже некоторую иронию в том смысле, что сколько веревочке ни виться… Кажется, гибель афериста, известного под кличкой Репин, взволновала многих, но не вызвала сочувствия и, самое главное, недоумения. Было ощущение, что его смерть многие считают закономерной. Никто не питал иллюзий по поводу несчастного случая или банального ограбления. Репутация – великая вещь.

Гуров увидел в зале чету Филипповых. Оксана была жизнерадостна, а ее супруг-художник откровенно скучал. Чем-то он напоминал сейчас рыбу, вытащенную на берег. Только он не рот беспомощно открывал и закрывал, а глаза. Такая лупоглазая рыба, которая не понимает, что она тут делает.

– Антон, Оксана, здравствуйте! – вежливо поздоровался Гуров, светски прикасаясь к локтям стоявших рядом супругов. – Светская тусовка?

– А вы тут какими судьбами? – искренне удивилась Оксана. – Разыскиваете украденные картины?

– Ценю юмор, – кивнул Гуров. – Однако, будет вам известно, сыщикам тоже не чуждо понимание прекрасного. И мы ходим по выставкам и следим за тем, что нового сказано в искусстве.

– Здесь ничего не сказано, – буркнул Филиппов. – Здесь повторенное тысячу раз. До оскомины.

– Странно, а мне понравилось. Хотя я, наверное, не настолько искушен в живописи, чтобы выражать свое суждение. Однако и моего неискушенного взгляда достаточно, чтобы понять, что здесь представлена живопись традиционного направления. Все эти пейзажи и натюрморты не более чем попытка фотографически передать то, что видит человеческий глаз. Никаких игр с восприятием красок, теней или света. Я не прав, Антон?

– Удивительно, но вы правы, Лев Иванович, – скучным голосом ответил Филиппов.

– Вы не представляете, как вы меня порадовали! – воскликнул Гуров. – Значит, я что-то все же вижу и понимаю.

– Мужчины, не будьте занудами, – укоризненно сказала Оксана. – Хорошие картины, светлые.

– Но за ними не видно художника, – возразил Гуров, уголком глаза поглядывая на Антона. – Вот полотно, а на нем отдельно стоящее дерево. И для нас оно дерево, и для художника, что обидно, тоже дерево. А возьмите Пикассо. Для него, скажем, лошадь – это не лошадь, а способ самовыражения.

Оксана удивленно прикусила губу, посмотрев на милиционера с некоторым уважением. Она и не подозревала, что фразу эту Гуров вычитал давно и запомнил специально для эффектного произнесения в таких вот случаях. Филиппов, наоборот, отнесся к словоблудию Гурова с сарказмом.