Последняя из Стэнфилдов - Марк Леви

– Что за кошка между вами пробежала? – спросила Мэй.

– Она упрекает меня в том, что я за нее не вступаюсь. С ранней юности она страшно враждебно настроена к нашим родителям. По-моему, ее поведение несправедливо и нетерпимо. Согласен, с мамой бывает нелегко. Порой она проявляет излишнюю суровость, но в молодости она так страдала! Рискну показаться старомодным, но скажу: я восхищаюсь своими родителями! Дело не только в их успешности. Обоим пришлось пройти через ужасные испытания. Мама никогда не была балованным ребенком. Она попала в Америку сиротой, у нее не было буквально ничего. Своих деда и бабку по материнской линии я не знал: их убили немцы. Они были евреями и прятались от нацистов. Мама обязана своим спасением только храбрости и геройству моего отца. Поэтому я не могу смириться с тем, как жестоко их судит Салли. Я всегда пытался сгладить между ними углы, защитить ее – чаще всего от нее самой, от ее несдержанности, вспышек злобы, но она в ответ только дулась, и у меня в конце концов опустились руки.

– Она в тебе души не чает, – сказала Мэй на всякий случай.

– Позволь мне в этом усомниться.

– Когда она говорит о брате, в ее голосе всегда звучит восхищение.

– Ты очень великодушна, но я тебе не верю. Салли – эгоистка, она интересуется только собой. От ненависти к своим родным она озлобилась, стала невыносимой.

– Как ты можешь так говорить? Выходит, ты ее совсем не знаешь. Ты называешь великодушной меня, но ведь твоя сестра в сто раз великодушнее меня! Она думает только о других; в отличие от своей матери, она росла в богатстве и могла бы наслаждаться беззаботной жизнью. Но нет, это Салли-Энн не подходит. Конечно, она бунтарка, но она бунтует ради благородных целей, потому что не выносит несправедливости.

– Ты говоришь так, словно влюблена в нее.

– Прошу тебя, Эдвард, не изображай святую невинность.

– Что ж, я понял намек: не критиковать сестру в твоем присутствии, иначе мне не поздоровится.

Мэй крепче взяла Эдварда за руку и повела его в особняк.

– Вернемся скорее, меня мучает жажда, хочу напиться. Терпеть не могу воскресенья. Как бы мне хотелось, чтобы этот уик-энд никогда не кончался!

– После этого будут другие.

– Возможно. Давай не будем торопиться. Я помню твои слова про… как ты ее называл? Дочь Циммеров! Я с ней не знакома, но не хочу, чтобы у нас все кончилось так же. Кстати, ты иногда ее вспоминаешь?

– Думаешь, я попадусь в эту женскую ловушку? Отвечу «нет» – заслужу прозвище грубияна, ответить «да» и подавно будет грубостью. Но ты права, давай насладимся тем, что дарит нам жизнь, не задавая лишних вопросов, особенно о прежних историях. Хотя о твоей я ничего не знаю.

– Потому что и знать нечего.

Они вернулись в особняк и устроились в курительной комнате. В камине теплился огонь. Мэй попросила бокал шампанского, Эдвард предпочел бурбон.

На закате они поднялись в свою спальню, чтобы собрать вещи. Мэй, с сожалением собираясь, оглядела комнату: большую кровать под балдахином, на которой они провели волшебную ночь, шелковую обивку стен, которой она любовалась ранним утром, когда Эдвард еще спал, тяжелые шторы на окнах, которые она раздвинула поутру, пока им несли завтрак, персидский ковер, по которому она ходила босиком, – всю эту непривычную, заворожившую ее роскошь. Оглянувшись, она стала наблюдать, как аккуратно складывает свои вещи Эдвард.

– Мы не можем остаться здесь до завтра? Ужас как не хочется возвращаться сегодня вечером в лофт!

– Мне завтра рано утром на работу. Мы вернемся поздно, почему не переночевать у меня?

– Под крышей твоих родителей?

– Это большой дом, у меня своя территория. Уверяю тебя, мы с ними не столкнемся.

– А завтра что?

– Выйдем через служебную дверь. Тебе совершенно не о чем тревожиться.

«Астон-мартин» шустро наматывал километры. В салоне пахло дорогой кожей, Мэй наслаждалась звуком мотора.

– Обещаешь мне одну вещь?

– Сначала скажи, о чем речь. Я – человек слова, я ничего не обещаю просто так.

– Хочу, чтобы вы помирились.

– Мы с сестрой? Мы с ней плохо ладим, но мы и не ссорились.

– Твоя сестра и вы, остальные Стэнфилды. Миротворцем можешь выступить только ты. Ни она, ни твоя мать не сделают первого шага.

Эдвард сбавил скорость и с улыбкой повернулся к Мэй:

– Успеха не обещаю, но даю слово сделать все возможное.

Мэй потянулась к нему, чтобы поцеловать, и попросила смотреть на дорогу. Потом опустила стекло, чтобы подышать воздухом. Ее волосы развевались на ветру, она была счастлива.

Октябрь 2016 г., Балтимор

Мы пожелали друг другу спокойной ночи в коридоре, стоя у дверей своих номеров. Я упала на кровать, и стоило закрыть глаза, как мне почудился голос Мэгги: «Ну, старушка, что ты будешь делать теперь?» И поскольку я не могла ей ответить, то решила опередить ее. Дежурная говорила, кажется, так: 9, потом 011… Можно подумать, я впервые отправилась путешествовать!

– Ты в курсе, который час? – недовольно пробурчала моя сестрица.

– Я не могла больше ждать. Прости, что разбудила вас.

– Фред остался в Примроуз-Хилл, – ответила она, протяжно зевнув. – Вчера у него было много посетителей, он закрылся позже обычного и не успел ко мне.

– Рада за него, хорошо, что его ресторан процветает!

– Да, класс! Приходится спать одной, когда мой дружок вне себя от радости, потому что в ресторане нет свободных мест. Зато когда дела идут неважно, он тут как тут, и на лице тоска. Скажи, что я делаю не так? Хотя ты, конечно, звонишь мне в пять утра не для того, чтобы послушать про Фреда…

Я не стала ее разубеждать. Я вытащила ее из постели, чтобы поговорить о нашей семье, о письме, которое мне отдал Мишель, о фотографии на стене кафе, о женщине, сфотографированной вместе с нашей мамой тридцать пять лет назад, а главное, о своем новом знакомстве и о том, что я узнала за этот вечер. В кои-то веки Мэгги слушала меня, не перебивая.

– Ну и как он тебе?

– Только не говори, что это первый пришедший тебе в голову вопрос.

– Не первый, но это не мешает тебе на него ответить.

Я скупыми мазками обрисовала человека, с которым провела вечер.

– Выходит, он тебе скорее понравился. Его и правда зовут Джордж-Харрисон?

– Я не просила его показать водительское удостоверение, поверила на слово.

– Раз наши матери были так хорошо знакомы, разве можно считать его имя совпадением?

– Мы с ним примерно ровесники. Может быть, здесь существует какая-то связь.