Капсула для копирайтера - Антон Бильжо

Герман встал и вычурно поклонился.

Таня смерила его ревностным взглядом, подбоченилась, демонстрируя хорошую форму, как будто напрашиваясь на комплимент: «Сколько-сколько? Не может быть. Вообще не дашь!»

Затем выбросила вперед руку:

– Таня.

Герман пожал кисть, слишком большую для такой маленькой головы.

– Он будет ходить в лав темпл на твои занятия, – добавила Надя. – Отлично. – Таня все еще нагло разглядывала Германа. – Немного вес избыточный, да?

– Гамлет тоже был в теле, – злобно огрызнулся Третьяковский, которому эта библиотекарша сразу не понравилась.

Между тем она, не моргая, сканировала его холодными, как остывший бульон, очками старой хипушки.

Надя молчала, ожидая продолжения шоу.

– Как настроение?

Герман усмехнулся:

– А у вас?

– У меня-то отличное, – четко, по буквам, выговорила она. – А у вас вот, кажется, с сердцем проблемы.

Третьяковский сплюнул прямо на землю, повернулся к ней спиной и сел за стол. Только медосмотра ему сейчас не хватало.

– Ничего, – послышался сзади голос Тани. – Мы вылечим.

– Слушай, объясни мне, чего вы все такие одинаковые. – Герман почти задыхался от ярости, катя Надин кейс обратно, к пляжу. – Все говорите об одном и том же, как будто вас на одной фабрике штамповали? Карма, реинкарнация, не думай о плохом… Что вы вообще об этом знаете? Ты что, серьезно во все это веришь?..

– Герман, ты поживи здесь, – вздохнула Надя. – А потом поговорим.

– Да при чем тут здесь или там? Я-то поживу. Нет, понятно, что так легче. Придумать себе розовый, детский мир. Если идти по досочке с закрытыми глазами и петь «Как я счастлив!», то не упадешь, да?… У тебя муж тоже такой?

– Какой?

Герман точно знал, о чем хотел сказать, но из-за волнения формулировать было сложно.

– …востоковед.

– Он много чего вед. – Надя нежно задумалась.

– Я еще одного такого знаю. Тоже менеджер. И главное, всем они помочь пытаются. Помощники хреновы. Себе помогите. Это какую гордость надо иметь, чтобы считать, что ты вообще можешь кому-то помочь?!!

– Гермашечка, не злись. Тебе нужно расслабиться. Посмотри вокруг – мы на Гоа. Шанти-шанти.

«Да заткнись ты со своим шанти, – подумал Треть яковский. – Зачем я только встретил тебя в аэропорту?»

– Гуру Таня – потрясающая женщина, – успокоительно лепетала Надя. – Исследователь творчества Елены Ивановны Рерих. Уже двадцать лет преподает йогу. Занимается ченнелингом. Ты с ней познакомишься поближе, она тебе очень понравится.

На пляже Надя попросила Германа подержать полотенце. Пока снимала нижнее белье, которым баловала своего востоковеда: прозрачные белые трусики и ажурный, как кожа тритона, лифчик, – Пророк имел возможность рассмотреть ее вытянутую шею, мальчишескую спину и даже коснуться взглядом круглых прохладных маленьких ягодиц. Купальник Нади состоял ровно из четырех треугольных тряпочек, связанных веревочками, завязанными бантиком. «Совершенно детский купальник», – подумал Герман, разглядывая это подтянувшееся тело (видно, от занятий фитнесом).

«Ты просто завидуешь?» – спросил себя Третьяковский.

«Нет, дело не только в этом», – ответил Пророк.

– Идешь? – Надя вертела крепкой попкой и с наслаждением намазывалась кремом. На свету она вся стала почти прозрачной – недолизанный леденец на палочке.

Он сидел поверженный и щурился.

– Да, сейчас, – начал неторопливо расстегивать свою идиотскую гавайскую рубашку.

– Ладно, догоняй.

Пошла, а потом побежала – легкая серна, бросающаяся в объятия хищному океану. Подождав, когда возбуждение уляжется, Герман поднялся. Солнце уже взошло. Было часов девять утра.

Медленно вошел в воду, каждый из маленьких водоворотов мог таить смерть. В журнале «Домодедово» говорилось, что в Индии около двухсот тридцати восьми видов змей, пятьдесят из которых ядовиты (включая двадцать видов морских змей). «Не думай», – говорил себе Герман, бессознательно призывая на помощь позитивные вибрации.

– Герман, – закричала Надя. – Погружайся уже.

Пророк поплыл, имея в качестве ориентира и символа веры Надину змеиную головку. «Если она не боится, то и ты не должен… сила любви… люби эту воду…»

– Какая теплая, да?

– Да.

– Теперь медленно разводи руками и представляй, что паришь как птица.

Третьяковский принялся разводить руками.

– Мать твою! – Герман набрал в рот воды и начал тонуть, волны накрывали, и дна под ногами уже не было. – Ладно, Надь, для первого раза хватит.

Он лихорадочно погреб к берегу: если сейчас в трусы заползет змея, приступ хватит прямо в воде.

– Что дальше? – спросил Герман, когда они вылезли на берег.

После купания действительно чувствовался приток сил. Захотелось покурить и выпить.

Надя искрилась в бриллиантах капелек, сидела, поджав колени, и перебирала песок пальцами ног.

– Дальше по плану… поеду в Морджим… там серфинг сейчас.

– Даже не поспишь? Ты же не спала как следует, перелет был такой тяжелый…

– Герман. – Она строго посмотрела на него долгим-предолгим взглядом, а он страшно пожалел, что не зашел с Алисой в кабинку туалета.

На следующий день, 6 октября, Герман в длинной, расшитой блестками рубахе курта, в бирюзовых широких шароварах, в сикхском тюрбане-дастаре и роскошных, расшитых золотыми нитями остроносых моджари (все вместе в пересчете на наши деньги не дороже пяти тысяч рублей), как некий пенджабский султан, сидел под тентом в шезлонге. В раскаленном воздухе стоял этнотранс, раздававшийся из бамбуково-пальмового кафе на высоком берегу над пляжем: диджериду, там-там, варган – музыка как бы давала забродивший голос ветру, хриплый и страшный – низко летящему колкому песку, а края тентов танцевали, как сотни юбочек Катрин.

Пророк наблюдал явления внешнего мира. Он наконец освободился от страстей. С отъездом Нади его мысли вязко потекли по поверхности, набирая по дороге драгоценный сор: породы кур, виды муравьев, оттенки окраса собак, а также маленьких крабов, бегущих бочком во время отлива в свои дырочки-норки. «Вот она вездесущая жизнь под солнцем, – говорил себе Герман, – ничего не требующая, а только ласкающая, как океан ласкает берег. Быть всего лишь благодарным зрителем в первом ряду. Позволять потоку жизни проходить через тебя свободно».