Вячеслав Молотов. Сталинский рыцарь "холодной войны" - Джеффри Робертс

Корни спора по поводу вывода советских войск из Ирана в 1946 г. уходили во времена союзной оккупации этой страны во время войны. В августе 1941 г. британские и советские силы вошли в Иран с целью потеснить немецкое влияние там, защитить нефтезапасы и обеспечить пути союзных поставок в СССР. Советские войска заняли Северный Иран, англичане – Южный, а иранцы формально сохраняли контроль над центральным регионом. По условиям союзного договора с Ираном, подписанного в январе 1942 г., Британия и Советы обещали вывести свои подразделения в течение полугода после окончания войны с «Германией и ее пособниками» (позже в «пособники» записали Японию).

Советский Союз давно мечтал об иранской нефтяной концессии, и оккупация давала возможность воплотить эту мечту в жизнь. В августе 1944 г. Лаврентий Берия, руководитель советской службы безопасности, предложил Сталину и Молотову организовать нефтяные концессии в районах, где стояла Красная Армия. Переговоры о подобных концессиях были поручены делегации от Наркомата иностранных дел, находившейся в Тегеране в сентябре–октябре 1944 г. Но дискуссии провалились, когда иранцы решили не создавать больше никаких нефтяных концессий до тех пор, пока война не кончится и союзники не выведут все войска.

В феврале 1945 г. иранцы предложили открыть переговоры по созданию совместной советско-иранской акционерной компании, но Молотов отказался, посчитав, что в сравнении с крупными концессиями, которые уже получили англичане на юге, этого мало. Когда в конце мая 1945 г. война в Европе закончилась, иранцы выпустили ноту, где просили поскорее вывести все оккупационные части, но СССР не потрудился даже ответить. А 25 мая заместитель наркома иностранных дел С.И. Кавтарадзе, возглавлявший в свое время советскую переговорную группу в Тегеране, предложил Молотову не выводить Красную Армию до тех пор, пока СССР не добьется от Ирана нефтяных концессий либо будет создано совместное акционерное общество под контролем Москвы43.

И тут к желанию Москвы выжать из Тегерана нефтяную концессию добавились националистические интересы: объединить советский Азербайджан с Южным Азербайджаном (на этой территории Северного Ирана стояла Красная Армия). В апреле 1945 г. Мир Багиров, коммунистический глава советского Азербайджана, предложил план по объединению «Южного Азербайджана с советским Азербайджаном, либо образование независимой Южно-Азербайджанской Народной Республики, либо учреждение независимой буржуазно-демократической системы или, в крайнем случае, культурной автономии в рамках иранского государства»44. В начале июня 1945 г. Политбюро поручило Багирову вместе с Молотовым и Кавтарадзе оценить, насколько реально организовать сепаратистские движения в Южном Азербайджане и других провинциях Северного Ирана. 6 июля Политбюро выпустило резолюцию, санкционирующую подобные движения, в том числе организацию Демократической партии Азербайджана, которая будет агитировать за автономию, пусть даже в рамках существующего иранского государства45.

Демократическая партия Азербайджана (ДПА) была основана в сентябре 1945 г. и, при содействии СССР, взяла под контроль соответствующую провинцию. В ответ Тегеран предложил отправить туда войска, но Советы предотвратили этот шаг, сказав иранцам, что Красная Армия в состоянии обеспечить порядок в Южном Азербайджане, – это была скрытая угроза, обещавшая спровоцировать беспорядки или поспособствовать им в случае, если правительство страны вмешается.

Тегеран применил другую тактику – вынес кризис на международный уровень, обратившись к англичанам и американцам за поддержкой и угрожая поднять вопрос в ООН. СССР ответил на этот нажим заявлением, что движение за азербайджанскую автономию является внутренним делом Ирана; кроме того, он выведет свои войска в соответствии с договором 1942 г., через шесть месяцев после окончания Второй мировой войны (поскольку Япония официально сдалась 2 сентября, это значило 2 марта 1946 г.).

На московской встрече министров иностранных дел в декабре 1945 г. звучали неформальные беседы об Иране, и Бирнс с Бевином попытались договориться о создании трехсторонней американо-британско-советской комиссии, которая будет наблюдать за ускоренным выводом войск из страны, но Молотов решительно отверг эту мысль46. Кроме того, Бевин и Бирнс воспользовались возможностью обсудить иранский кризис со Сталиным. Тот сообщил им, что у Советского Союза нет территориальных притязаний на Иран и он не намерен присоединять к своим владениям никакую часть этой страны или как-то покушаться на ее суверенитет47.

Советы пытались остановить обсуждение иранского кризиса в ООН, но в январе 1946 г. на лондонской встрече Совета Безопасности были выслушаны заявления советских и иранских представителей, и резолюция Совбеза обязывала стороны как можно скорее приступить к переговорам. Это устраивало СССР, поскольку в Иране пришло к власти новое правительство во главе с Кавамом ас-Салтане. Кавама выбрали премьером при поддержке Народной партии Ирана – авангардом иранских коммунистов, – и М. полагала, что сможет вести с ним дела. 19 февраля Кавам приехал в Москву для переговоров и намекнул, что он не прочь достичь компромисса о нефтяных концессиях. В ответ Советы предложили дать автономию Южному Азербайджану, учредить советско-иранскую нефтяную компанию в Северном Иране (с долями 51/49 в пользу Москвы) и постепенно вывести войска, когда на севере восстановится порядок. Эти условия Кавама не устраивали, но дискуссия продолжилась – в Тегеране. К началу апреля стороны договорились, что Красная Армия уйдет к началу мая, будет создана советско-иранская нефтяная компания (этот пункт должен был сначала получить одобрение парламента), правительство пойдет на уступки в отношении азербайджанских требований автономии48. Так закончился «кризис», связанный с выводом советских войск из Ирана.

Третье столкновение между СССР и Западом произошло на Ближнем Востоке в 1946 г., и касалось оно Турции. Сталин никогда не скрывал неприязни к конвенции Монтрё 1936 г., по которой Турция регулировала судоходство по всем черноморским проливам. СССР был вынужден подчиняться этому соглашению, но во времена советско-германского пакта генсек старался договориться с Гитлером о радикальном изменении такого порядка – заставить Турцию контролировать проливы вместе с СССР и обеспечить Советам военные базы на Босфоре и Дарданеллах.

Когда Сталин и Черчилль делили мир 9 октября 1944 г., советский вождь сказал: «Для России вряд ли возможно оставаться в зависимости от Турции, которая может перекрыть проливы и повредить российскому экспорту и импорту, и даже ее обороне. Что сделала бы Британия, если бы Испании или Египту дали право закрыть Суэцкий канал, и что бы сказало правительство Соединенных Штатов, если бы у какой-нибудь южноамериканской страны было право закрыть Панамский канал?»49

Похожие отсылки к Суэцкому и Панамскому каналам повторялись снова и снова на всех советско-западных обсуждениях, в том числе и на Ялтинской конференции в феврале 1945 г., когда Сталин официально поднял вопрос о пересмотре конвенции Монтрё и предложил дать его на обсуждение министрам иностранных дел Британии, Америки и СССР50.

После Ялтинской конференции советская политика в отношении Турции приняла более угрожающий поворот. 19 марта Молотов объявил, что СССР не будет возобновлять советско-турецкий договор о дружбе и нейтралитете 1925 г., чей срок действия истекал в ноябре 1945 г. Этот договор, как утверждала советская сторона, «больше не отвечал новой ситуации и нуждался в серьезных улучшениях»51. В ответ на такое заявление СССР Турция завела речь о переговорах и новом соглашении. 7 июня турецкий посол в Москве встретился с Молотовым. Салим Сарпер сказал наркому, что Турция была бы рада подписать договор о взаимопомощи с Советским Союзом, однако изменить ситуацию на проливах будет непросто, поскольку в соглашении участвуют и другие стороны. Но, как подчеркнул Сарпер, по условиям советско-турецкого договора о взаимопомощи Турции придется оборонять проливы и Черное море. В ответ Молотов поинтересовался: кто будет возражать, если Советский Союз и Турция договорятся о проливах?