Карл Маркс. История жизни - Франц Меринг

подлинное возмущение против социального строя, обрекающего рабочие массы на самые страшные страдания, и потрясающее правдивое описание этих страданий, глубокое и истинное сочувствие жертвам — все это еще не составляет самого характерного в книге Энгельса. Наиболее поразительна и вместе с тем исторически значительна в ней та проницательность, с которой двадцатичетырехлетний автор постиг дух капиталистического способа производства и объяснил исходя из него не только возвышение, но и неминуемое падение буржуазии, не только нужду, но и грядущее спасение пролетариата. Суть книги заключалась в том, чтобы показать, каким образом крупная промышленность создает современный рабочий класс, делая из него обесчеловеченную, умственно и нравственно, приниженную до животности, физически расшатанную расу; вместе с тем Энгельс показывает, как современный рабочий класс, в силу исторической диалектики, законы которой выяснены каждый в отдельности, развивается и должен развиваться для того, чтобы ниспровергнуть своего творца. Путь к господству пролетариата над Англией книга Энгельса усматривала в слиянии рабочего движения с социализмом.

Выяснить это, однако, способен был лишь тот, у кого диалектика Гегеля вошла в плоть и кровь и кто сумел перевернуть ее так, чтобы она не стояла на голове, а стала на ноги. Тем самым в книге Энгельса дана была основа социализма, что и составляло намерение автора. То большое впечатление, однако, которое книга Энгельса произвела при своем появлении, вызвано было не этим, а ее чисто фактическим содержанием. Если — как с комичным самомнением выразился один академический педант — книга Энгельса сделала социализм «приемлемым для университета», то лишь в том смысле, что не один профессор обломал об нее свое ржавое копье. Прежде всего ученая критика очень торжествовала по поводу того, что все не наступала революция, о которой Энгельс говорил, что она уже у ворот Англии. Он сам, однако, с полным правом утверждал пятьдесят лет спустя, что его не удивляет, если и не сбылись многие пророчества, сделанные им с «юношеским пылом». Поразительно, напротив того, что столь многое из его предсказаний сбылось, хотя и не в таком «слишком близком будущем», как он предполагал.

В настоящее время «юношеский пыл», ожидавший многое «в слишком близком будущем», составляет одно из наибольших очарований книги Энгельса. Без этой тени не было бы и проливаемого его книгой света. Гениальное прозрение, угадывая будущее в настоящем, видит грядущее острее и тем самым более близким, чем здравомыслящий человеческий ум; последнему труднее привыкнуть к мысли, что нет необходимости, чтобы непременно ровно в полдень подавали суп на стол. Впрочем, тогда и кроме Энгельса многие считали, что в Англии революция уже у дверей. Об этом говорила и «Таймс», главный орган английской буржуазии; но виноватая совесть страшилась революции, предвидя в ней только разбои и поджоги, а пророческому взору социалиста открывалось зарождение новой жизни из развалин.

«Юношеский пыл» Энгельса проявлялся в течение зимы 1844/45 г. не только в этой книге. В то время как он ковал ее на наковальне, у него уже раскалялось на огне новое железо: наряду с продолжением этой же книги (по замыслу Энгельса, она являлась лишь отдельной главой более обширной работы о социальной истории Англии), Энгельс собирался издавать социалистический ежемесячный журнал совместно с Мозесом Гессом и затем также библиотеку иностранных социалистических писателей, написать критический разбор Листа и много другого. Он требовал столь же непрерывной деятельности и от Маркса, с которым у него было много общих планов. «Постарайся, — писал он ему, — закончить поскорее твою книгу по национальной экономии; если даже ты многим будешь не удовлетворен, то это ничего. Разум людской созрел, и нужно ковать железо, пока оно горячо… Время не терпит. Кончай книгу к апрелю. Сделай, как я: назначь себе срок, к которому ты непременно должен закончить работу, и постарайся напечатать книгу как можно скорее. Если тебе нельзя будет издать ее на месте, напечатай в Мангейме, Дармштадте или каком-нибудь другом городе. Но необходимо, чтобы книга скорее вышла в свет». Даже относительно «удивившей его» растянутости «Святого семейства» Энгельс утешался тем, что это к лучшему. «Многое таким образом уже теперь дойдет до читателей, — писал он, — что неизвестно сколько времени пролежало бы у тебя в письменном столе». Как часто приходилось ему в течение дальнейших десятилетий обращаться к Марксу с такими же речами.

Но, нетерпеливый в своих призывах к работе, Энгельс вместе с тем с величайшим терпением помогал Марксу, когда его гений тяжело боролся с самим собой и когда его теснили житейские невзгоды. Как только до Бармена дошло известие, что Маркса выслали из Парижа, Энгельс счел необходимым открыть подписку, «чтобы коммунистически разложить на нас всех экстренные расходы, вызванные твоим изгнанием». Сообщая Марксу, что подписка «идет хорошо», он прибавляет: «Так как я не знаю, достаточно ли этого будет для твоего устройства в Брюсселе, то, конечно, с величайшим удовольствием предоставляю в твое распоряжение мой гонорар за первую английскую штуку. Надеюсь, что мне скоро выплатят по крайней мере часть этого гонорара, а я теперь могу обойтись без него: мой старик мне не откажет в кредите. Пусть не радуются собаки, что своей гнусностью доставили тебе денежные затруднения». И в течение целой человеческой жизни Энгельс неутомимо защищал своего друга от такого рода «радости собак».

При всем кажущемся легкомыслии Энгельса в его юношеских письмах он все же был менее всего легкомыслен по существу. Той первой «английской штуке», о которой он писал в столь легком тоне, придали весьма большой вес семь десятков лет, минувшие с тех пор; это произведение имеет первостепенное значение, как первое великое обоснование научного социализма. Энгельсу было двадцать четыре года, когда он написал свою книгу и вытряхнул ею столбы пыли из академических париков. Но Энгельс не был скороспелым талантом, который быстро расцветает в душном тепличном воздухе и потом тем скорее увядает. Его «юношеский пыл» исходил из подлинного солнечного пламени высоких мыслей, согревавшего старость его так же, как оно согревало его молодость.

Он жил тем временем в доме своих родителей «тихой, спокойной жизнью, благодушной и добропорядочной», какой только мог желать себе «завзятейший филистер». Но скоро это ему надоело, и только «огорченные лица» стариков родителей побудили его еще раз вернуться к коммерции. Но он решил, во всяком случае, уехать весной и прежде всего направиться в Брюссель. «Семейные нелады» еще более осложнились вследствие коммунистической пропаганды в Бармене — Эльберфельде, так как Энгельс принимал в ней деятельное участие. Он писал Марксу о трех коммунистических собраниях, из которых на первом присутствовали 40 человек, на втором 130, на третьем 200. «Успех пропаганды очень