Сидящие у Рва - Сергей Смирнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Приветствую вас, послы великого царя Аххага, — с поклоном сказал седобородый на певучем языке Айда. — Я, старейшина совета лоцманов, хранитель печати Совета и главный казначей Айда До Баро Ноэ приветствую вас от имени Совета, гильдии лоцманов и гильдии купцов, а также от имени всех айдийцев.
Надеюсь, плавание ваше совершалось благополучно, и царь царей Аххаг Великий находится в добром здравии…
Гарран поклонился в ответ и повернулся к залу. Взгляду его предстало бесчисленное множество бритых голов застывших в полупоклоне айдийцев. Гарран хмыкнул и сказал:
— Царь царей Аххаг здоров. Он прислал меня, своего верного слугу, начальника флота Гаррана, чтобы предложить Айду свое покровительство.
Переводчик перевел, но ответа не последовало.
— Царь Царей Аххаг желает, чтобы остров Айд и прилегающие к нему острова признали свою зависимость от империи аххумов.
И снова молчание в ответ.
Гарран пожал широкими плечами и повернулся к главному лоцману.
— Вот текст договора, который великий царь желал бы заключить с Советом Ста по доброй воле и при взаимном согласии.
Гарран кивнул переводчику, развернувшему свиток. Переводчик начал читать медленно и внятно.
Когда чтение закончилось и ответа вновь не последовало, Гарран уточнил:
— Договор составлен на двух языках и в двух экземплярах. Один из свитков останется на Айде, другой я доставлю своему господину, повелителю аххумов Аххагу Великому.
Он прямо взглянул на старейшину и тот, полуприкрыв глаза вежливо ответил:
— Совет Ста, которому айдийцы доверили вести дела всего острова, который отвечает не только за здоровье айдийцев, но и за сохранность их имущества, за безопасность гаваней и торговых путей, не может совершить ничего, что не пошло бы на пользу Айду. Совет Ста просит время, чтобы обдумать то, что вы нам сообщили, великий мореход Гарран.
У него получилось «*Гхарьянг», что на языке аххумов звучало, как непристойность, и лицо флотоводца потемнело.
— Вам понятен текст договора? — отрывисто спросил он.
— Понятен, — поклонился До Баро Ноэ.
— Сколько времени нужно, чтобы вы успели обсудить его и принять решение?
— Я думаю, если у нас не возникнет разногласий, то на следующее утро…
— Нет, — прервал старика Гарран. — Сегодня до захода солнца вы сообщите мне о своем решении. Я буду ждать на корабле. Мои воины не сойдут на берег до захода, но как только солнце коснется воды, а ответа не будет, — я отдам приказ, который не понравится ни вашим лоцманам, ни вашим купцам…
Гарран развернулся и зашагал к выходу.
Крисс лишь по временам выплывал из опиумного тумана, в который его и других пленников Бога тьмы погружали молчаливые жрецы. В редкие минуты, когда чувства возвращались к нему, Крисс видел одно и то же: зеленоватый свет, наполняющий огромный круглый зал, тяжелый плоский жертвенный камень, фигуры нуаннийцев, похожие на тени.
Он понимал, что рядом с ним прикован к стене обессиленный Ашуаг, а еще дальше — бледнолицый красавиц Ассим, который уже не был красавцем, ибо лицо его было обезображено. А дальше, за Ассимом был Хируан, — он тоже был предназначен в жертву.
«Еще трое, — думал Крисс, — Богу мертвых Нуанны нужны еще трое». Эта мысль, однако, не вызывала у него особых эмоций. Он и так уже знал, кто будет пятой и шестой жертвой. Место седьмой пока оставалось вакантным.
Жрецы бормотали что-то о самых дорогих для Аххага людях, — дескать, только такую жертву примет Бог тьмы и одарит царя величайшей властью и бессмертием.
Но кто дорог Аххагу в его теперешнем полубезумном, исступленном состоянии?
Этого Крисс не знал.
Просветы были слишком коротки: один из жрецов бесшумно подносил ему каменную чашу с пряным темным напитком. Крисс покорно выпивал его и погружался в сон, похожий на смерть.
Он знал, что времени осталось немного, но не желал освобождения. Переход в настоящую смерть теперь, после того, как в него столько дней вливали отраву, будет лишь облегчением, освобождением от бремени жизни…
И все-таки беспокойная натура Крисса, его практически убитый мозг продолжал жить своей, невидимой жрецам и неосознаваемой самим Криссом жизнью.
И в один из светлых промежутков он внезапно понял, понял все: седьмое место займет сам Аххаг. «Пройдя через смерть обретешь бессмертие», — кажется, так сказал кто-то из жрецов Хааха.
«Отдашь самое дорогое…».
После собственного ребенка, после любимой жены, после самых преданных друзей — кто человеку дороже всего?.. Он сам.
И тогда Крисс внезапно проснулся.
Свет мерцал в дальних углах зала, но в нише, где были прикованы узники, царила тьма.
Возле жертвенного камня в зеленоватом сиянии, пробивавшемся откуда-то снизу, то ли молились, то ли дремали, покачиваясь, несколько жрецов в нуаннийских балахонах.
Крисс отвернулся к стене, едва не застонав от боли, пронзившей его тело, отвыкшее от движений. Медленно, очень медленно, едва удерживая сознание, готовое соскользнуть в привычное небытие, Крисс дотянулся дрожащей рукой, перехваченной железом, до рта. Он не чувствовал ни руки, ни обожженной дурманом глотки. Но после нескольких мучительных попыток сумел-таки вызвать рвоту.
К счастью, в этот момент загремел цепью кто-то из узников.
Крисс застонал, но жрецы не повернули голов.
Передохнув, Крисс снова вызвал искусственную рвоту. Кажется, его рвало самой тьмой — зловонной, гнилостной, тягучей, как затянувшаяся агония смертельно раненого воина.
Потом он вновь впал в забытье. А когда очнулся, почувствовал такую острую боль во всем теле и в раскалывавшейся на части голове, что застонал протяжно и громко.
К нему придвинулся огонек и появилось бледное лицо жреца, — лицо, лишенное человеческих черт, лишенное какой бы то ни было индивидуальности, — лицо мерзкого чудовищного червя.
Червь постоял над Криссом и пробормотал что-то, что Крисс понял позднее, — когда червь отполз от него и на время оставил в покое.
Он сказал: «Осталось четыре дня… Дохлый, совсем дохлый… Не доживет… Надо, надо дожить…».
Крисс получил новую порцию дурмана, который, кажется, отличался от прежнего. По крайней мере, осушив каменную чашу, Крисс почувствовал облегчение, и не сразу провалился в сон, а как бы закачался на волнах довольно приятного, успокаивающего опьянения.
* * *
С тех пор Крисс время от времени повторял свои попытки пробудиться от дурмана. С каждым разом ему это удавалось все лучше, хотя боль не отпускала и по временам становилась нестерпимой.
Рвота, оседавшая на стене и на грязной подстилке, никого здесь не удивляла: жертвы ходили под себя и смердящие запахи в алькове смерти были привычными.