Счастье на кончике носа - Майя Чи

— Лиза, — строго окликнула меня она, а после оказалась рядом. — Лиз, может хватит, а? Ты так молоко потеряешь, а тебе двух пацанов еще кормить. Знаю, больно оно. Я год назад брата потеряла, но надо взять себя в руки. Твои вон богатыри громче всех плачут, хоть и покормила их медсестра. Слышишь? Даже под колпаком кличут тебя. Давай пойдем к ним. Покормишь. Ну, чего тебе стоит? В туалет-то вон сходила пару раз. А тут сыновья. Лиза, слышишь? — она начала меня тормошить, раздражать, но и была права. Каждым словом.

— Поможешь? — не узнала я свой голос. Сиплый совсем.

— Конечно, — наконец никто не дотрагивался до моей кожи, — Только не шуми сильно. Людочка только заснула.

Я встала и накинула на себя халат. Марина захватила мою ладонь и повела, будто воспитатель в детском саду, принимать свое наказание. А может, спасение? Я шла и думала: если полностью погружусь в воспитание детей, может, оно отпустит меня? Хотя, как сильно меня захватила потеря? Вон, даже слез нет.

Вскоре мы вошли в ПИТ. Я подошла к своим сыновьям, на этот раз не отделенных от меня стеклом. Старшенький плакал, но негромко. Я взяла его на руки и устроила поудобнее, чтобы покормить. Он ведь наверняка голоден? Молоко не ушло. Это значит, что я сильная? Смогу стерпеть и такое?

Плач стих, однако взгляд продолжал блуждать по лицу моего крошечного малыша.

— Ярослав, — его имя вырвалось из уст вместе со жгучими слезами. Оказывается, они были. А мне казалось их нет.

Пока сын ел, я ревела. Тихо. Без звука. Кусая губы и стискивая зубы. А после того, как он уснул, подошла ко второму. Все внутри боролось со жгучим желанием дать имя мужа, но в итоге именно оно прозвучало.

— Евгений, — только и прошептала.

После я еще долго плакала, но уже в объятьях Марины. Не знаю, зачем ей понадобилось утешать совершенно постороннюю женщину, однако я всей душой благодарила ее за эту поддержку, за человечность, за то, что многие теряют, а кто-то никогда и не обретает.

Наутро ко мне снова пришла подруга. Она сообщила, что похороны будут завтра, только как я могла оставить детей и поехать? Отпроситься? Не хотелось. Страх не давал покоя. Я боялась, что увидев его, сломаюсь. Потому не пошла. Смалодушничала. Не сумела. Убежала от боли. Обрекла себя на осуждение. Но не пошла. А потом снова ревела.

Спустя неделю меня выписали.

— Лизка, давай помогу, — подбежал ко мне папа и взял в руки Славика.

— Ну, вот, — притворно огорчилась я. — Будущая бабушка отобрала младшего, дед — старшего, а мама осталась ни с чем. И для кого, спрашивается, рожала?

— Для меня, — прижалась к моему бедру Машка и заглянула в глаза. Мы смогли с ней встретится лишь на второй день после похорон. В тот момент мне показалось, будто дочь за несколько дней повзрослела. Ее взгляд изменился, да и речь стала спокойнее. А долгое молчание ребенка заставила меня чувствовать свою вину, хотя по сути Женя сам себя и сгубил.

Наташа рассказала, что завели уголовное дело, и вина за произошедшую аварию целиком лежала на моем муже. Как оно будет дальше, пока неизвестно. Однако, что меня удивило — Тимофей вызвался защищать Женю. Почему? Из каких побуждений он ввязывался во все это, я так и не поняла. Думала, гадала, строила предположения, но так и не нашла объяснение.

Пассажиры Ауди, в который врезался Женя, к счастью, остались живы и обошлись лишь ушибами, только водителю придавило руку. Наташа рассказывала еще многое, но эти детали начали меня раздражать, поэтому я попросила ее больше не упоминать случившееся.

А сейчас мы вошли в подаренную папой квартиру, где несмотря на постигшее нас горе, висели белые шары. Лишь несколько. Над двумя узенькими кроватками, стоящим в дальнем углу гостиной.

— Вы потратились, — вздохнула я, выискивая перемены. Здесь же стояла новый комод, вероятно для детских вещей, и вместо темного леопардового пледа — бежевый в мелкий узор из голубеньких цветочков.

— Мы не потратились, Лизка, а подготовились, — папа положил Славу на Диван и пару раз цокнул ему. — У них носики, как бусинки. Прям как у тебя в детстве. Такие милые.

— И сладкие, — добавила вошедшая Александра. — Лизонька, я тут сделала влажную уборку, а то за неделю скопилась пыль и ванную помыла. К сожалению, мы не успели купить все необходимое для купания. Но можешь составить список, чего там надобно. Сегодня купи и привезем поутру.

— Спасибо большое, — я с благодарностью ей улыбнулась.

— Да, брось. Это лишь малое, чем мы в силах помочь. Кстати. Часть продуктов пришлось выбросить. Там еще торт был. Он просрочился.

— Ничего страшного. Вы очень меня выручили.

— И вот, — женщина протянула мне маленький пакетик, в котором была теплая черная шаль. — Я подумала, ты не успеешь взять, да и с детьми теперь привязана к дому, поэтому сама позаботилась об этом.

— Хорошо, — моя улыбка наверняка получилось кривой. Меньше всего я хотела носить траур, особенно после рождения детей, когда душа должна радоваться, а не скорбеть.

Спустя полтора часа я осталась с детьми одна. Искупала их тем, что имела, покормила и вскоре мои мальчики уснули.

Маша все время крутилась возле меня. То подавала полотенца, то сливала воду из ванной, затем слюнявчики доставала из сумки, заботливо укрывала братьев одеялом. И было в ее действиях столько нежности и сосредоточенности, словно она осознавала, как сложно нам придется.

Наверное, только сейчас, глядя как дочь молча ставит на стол тарелки, достает вилки, салфетки, выполняет мои поручения без лишних слов, до меня дошло: уже ничего не будет прежним. За одну неделю изменилось абсолютно все. Только оборачиваться туда, где так пусто и темно не хотелось. Ради этой егозы с серьезным выражением лица, ради спящих в комнате Славика и Жени, я должна была двигаться только вперед.

Следующие две недели я пыталась войти в колею. Несмотря на помощь будущей мачехи и папы, Наташи и Сергея Семеновича, было невероятно тяжело. Началась та самая пора недосыпов, которой боятся многие женщины, готовясь стать мамами. Притом, что не высыпалась даже Машуня.

И вот наконец ко мне в гости пожаловал Степан. Честно говоря, я ждала и боялась этой встречи. Думала, он меня осудит за похороны мужа. Однако из его уст не вылетело ни единого упрека. Наоборот, деверь завалил нас игрушками, детской одеждой, сам же никак не мог отойти от своих племянников. Мы не вспоминали Женю. Но без долгих поддерживающих объятий при встрече не обошлось.

— Лиз, — обратился деверь перед уходом, — ты не хотела бы дом посетить? Он же все-таки твой. Мы там с Наташей привели все в порядок. Только вашу спальню не трогали. Как было, так и оставили. Там уже ты сама, что ли…

— Попозже, Степ, — я сглотнула ком в горле. Да даже похороны не так страшны, как возвращение в место, откуда Женя ушел живым.

— Понял. И еще. Тимофей хотел навестить, но не знает, как ты отреагируешь…