Романтики, реформаторы, реакционеры. Русская консервативная мысль и политика в царствование Александра I - Александр Мартин

социальной лестницы 52 человека были купцами, а некий Григорий Сокольников, проживавший в далеком холодном Якутске и выписывавший журнал Глинки, был простым мещанином. Таким образом, число читателей журнала было приблизительно пропорционально числу грамотных людей (если не считать служителей церкви, из которых всего девять подписывались на журнал Глинки, так как он, как правило, избегал затрагивать религиозные темы). Основная масса читателей принадлежала к провинциальным дворянам (вроде членов семьи Шишкова), отошедшим от дел в достойном среднем чине, но были среди них также и сановники, и простолюдины. Состав подписчиков «Русского вестника» отражает социальную базу русского консерватизма.

Оценить уровень воздействия журнала Глинки на читателей трудно. Он печатался в количестве 600–700 экземпляров, в то время как тираж газеты «Северная почта», издававшейся Министерством внутренних дел, составлял 5 000 экземпляров. С другой стороны, «Вестник Европы» Карамзина и «Сын отечества» Н. И. Греча при тираже от одной до двух тысяч экземпляров считались весьма успешными, так что «Русский вестник» выглядел в этом ряду вполне достойно. К тому же многие периодические издания сходили с дистанции после нескольких первых выпусков, а «Русский вестник» продержался больше десяти лет, что свидетельствует о неослабевающем интересе к нему читателей. Более того, журнал был не из тех, которые бегло просматривают, чтобы затем выбросить. Начать с того, что для читателей, живших за пределами Москвы, годовая подписка стоила 15 рублей, а это по тем временам было недешево. Еще важнее тот факт, что это был не просто листок новостей, и, стало быть, журнал не слишком быстро устаревал. Вероятно, провинциальные дворяне добавляли каждый новый выпуск к своей скромной библиотеке, давали его читать друзьям и соседям. Можно предположить, что большинство грамотных домочадцев внимательно прочитывали журнал, размышляли над ним в течение долгих, скучных месяцев однообразной провинциальной жизни и делились своими впечатлениями с теми, кто его не читал. Среди подписчиков были также школьные библиотеки и читальные залы Дворянских собраний, где он проходил через многие руки. Поэтому количество читателей «Русского вестника» было, скорее всего, гораздо больше числа подписчиков.

«Русский вестник» муссировал излюбленные темы Глинки: величие Руси и падение нравственности. Так, декабрьский номер за 1811 год, к которому был приложен список подписчиков этого года, представлял собой книжку объемом в 124 страницы, содержавшую стихи самого Глинки и одного из читателей; отрывок из хроники о казаках (с панегирическими комментариями Глинки); рецензию на новую французскую книгу о значении религии; анализ московской хроники Смутного времени – о событиях начала XVII века; небольшую аллегорическую пьеску, высмеивавшую погоню за модой; письма читателей, сообщавших о семьях, находившихся в крайней нужде, и письма членов этих семей, благодаривших других читателей за оказанную финансовую поддержку. Неизменным рефреном были патриотизм, здравый смысл и сердечность, присущие русским всех времен и сословий, если только они оставались верны заветам предков и не поддавались пагубным соблазнам современного мира.

Многие литераторы были такого же невысокого мнения о сочинениях Глинки, какого они придерживались в отношении Шишкова. Так, Батюшков писал, что Глинка «похож на проповедника крестового похода» [Батюшков 1989, 2: 17][196]. «Можно ли любить невежество? – спрашивал он. – Можно ли любить нравы, обычаи, от которых мы отделены веками и, что еще более, целым веком просвещения? <…> Эти патриоты, жаркие декламаторы, не любят или не умеют любить Русской земли» [Батюшков 1989,2:111][197]. Жуковский говорил, что он «очень далек от грубого восхищения a la Glinka» [Жуковский 1960, 4: 481][198]. Вигель отмечал, что Глинка «без исключения превозносил все отечественное, без исключения поносил все иностранное» [Вигель 1928, 1: 346][199], и, одобряя это, находил, что «Вестник» выполнял очень важную функцию, особенно в провинции. Шишков был в восхищении: «…весьма охотно читаю Руской Вестник, который не твердит о словах естетика, образование, просвещение и тому подобных [то есть ключевых понятиях «нового стиля»], – но говорит всегда об истинной и чистой нравственности». Адмирал восторгался упорством Глинки: «Он не смотрит на то, что таковые его писания многим, у которых голова вскружена новыми понятиями, не нравятся; он <…> сеет семена благомыслия, <…> не угадывая предбудущего и не зная, дождь ли их зальет или солнце согреет» [Шишков 1870, 2: 319][200].

Глинка бескомпромиссно оберегал независимость «Русского вестника» от посягательств сильных мира сего. Княгиня Дашкова выразила желание писать для журнала, но Глинка нашел, что в ее заметках слишком сильно чувствуются англомания и германофобия, и их сотрудничество быстро закончилось. Аналогичная история произошла с Ростопчиным. Его пьеса «Вести, или Убитый живой» потерпела в начале 1808 года фиаско, и он отправил Глинке для публикации два гневных письма, в которых обрушивался с упреками на публику. Глинка посчитал, что они слишком оскорбительны, и отказался печатать их, сказав, что он не станет угождать всем прихотям кого бы то ни было, после чего Ростопчин, рассердившись, прекратил знакомство с ним. Таким образом, их сотрудничеству пришел конец всего через несколько недель после того, как оно началось (в конце 1809 года оно ненадолго возобновилось, а в 1812 году вновь развернулось в полную силу). Однажды Аракчеев, с которым издатель «Вестника» находился в хороших отношениях, попросил Глинку напечатать письма нескольких человек с хвалебными отзывами о нем самом, где его называли «спасителем отечества», и получил от Глинки вежливый, но твердый отказ. Когда Глинка рассказал об этом М. А. Милорадовичу, тот воскликнул: «И вы это сделали с таким страшным человеком?» – на что издатель хладнокровно ответил: «А что такое страшный человек?» [Глинка 1895: 240][201]. В конце концов, «Русский вестник» боролся с «исполином [тех] времен» – Наполеоном [Глинка 1895:240], и Глинка слишком серьезно относился к этой задаче, чтобы позволить кому-либо манипулировать им. Вполне возможно, что в его описании события приукрашены, но нет оснований сомневаться в том, что он желал быть свободной совестью русского народа, а не орудием абсолютистского государства. Другие журналисты обвиняли его в ксенофобии и мракобесии, но это его не останавливало. Он не обращал внимания на эти нападки, так как годы между Тильзитским миром и войной 1812 года были для него насыщены значительными событиями в жизни и делами. К тому же в 1808 году он женился и чувствовал себя счастливым семьянином, таким же, как все окружающие: «По знакомству моему с людьми московскими со мною говорили не запинаясь и откровенно. Словом, я жил среди народа и жизнию народною» [Глинка 1895: 252].

В свободное время Глинка работал над другими замыслами, в том числе над историей Французской революции, опубликованной в 1809 году под названием «Зеркало нового Парижа»[202].