Записки гайдзина - Вадим Смоленский

У края дороги стояла чернолицая девушка по имени Нацуко и звонила по сотовому телефону. От меня до нее снова были два метра — и с них я разглядел пупырышки гусиной кожи на ее оголенном животе. Она мерзла. Губы из сизых превратились в белые. Сочленения ног с ходулями тряслись, как колени штангиста. Даже трехцветный скорпиончик на ее плече — и тот съежился от холода.

Девушки гангуро исповедуют и провозглашают вечное лето. Но в гористых районах северно-восточной Японии очень непросто следовать этому девизу. Поэтому здесь они встречаются реже, чем на равнинах юго-запада. А те, которые встречаются — настоящие подвижницы, готовые заживо замерзнуть. Под метелью, под наледью, под минус десятью — у них вечное африканское лето. Мини-юбка навсегда.

Телефон у нее не отвечал. Она оторвала его от уха, потыкала в кнопки суставом согнутого пальца, снова приложилась — бестолку. Абонент вымер как вид. Дрожа всеми своими колечками, цепочками и косичками, она затравленно повела вокруг взглядом — и наткнулась на меня.

— Садись! — сказал я. — Подвезу.

На мгновение она перестала дрожать, так сильно я ее удивил. Тем временем светофор сменился на зеленый, и поток тронулся. Впереди образовалась брешь.

— Садись, — повторил я. — Холодно ведь!

Она затряслась пуще прежнего. Сзади бибикнули. Я проехал несколько сантиметров и снова встал.

— Поедешь?

Она двинулась походкой зомби вокруг моей машины. Я открыл ей дверь. Она села, втянула внутрь ходули, захлопнулась — и мы стартовали.

— Тебя везти-то куда? — спросил я.

— Курить можно? — был ответ.

— Можно.

Дрожа ногтями, она воткнула сигарету меж одубевших губ и судорожно щелкнула зажигалкой.

— Куда ехать? — повторил я вопрос.

Она затянулась, медленно повернула голову в мою сторону, два раза хлопнула ресницами и сказала:

— Вот скотина какая…

— Кто? — не понял я.

— Бойфрэндо.

— Не приехал за тобой, что ли?

— Ага… Убью гада.

— Ты где живешь?

Она снова затянулась, немного подумала и сказала:

— А ты где?

Единственно верный ответ сразу пришел мне в голову.

— У жены.

— М-м-м-м-м… — понимающе промычала она и еще раз затянулась.

Из динамиков лились звуки гармошки.

— Милый мой живет в Казани, — голосил Потапов, — а я на Москве-реке…

— Слушай, — сказал я ей. — Может, тебя до бойфрэнда подкинуть? Раз уж ты его убивать собралась. Я бы тебе помог…

— Зараза! — крикнула она, схватила сотовый и опять принялась звонить. И опять безуспешно. Бойфрэндо куда-то подевалось.

— А куда мы едем? — спросила она, выключив телефон.

— А куда тебе надо?

Ответ потребовал некоторого времени.

— Поедем караоке петь, — объявила она после раздумья.

— Нет, — сказал я. — Не пою, безголосый.

— Тогда поедем гамбургеры есть.

— Обедали же недавно!

Она посмотрела на меня разочарованно.

— Ты скучный… У тебя квартира с телевизором?

— …Об Ванюше размечталась, — горланил Потапов, — до Казани доплыла!..

— С телевизором, — сказал я.

— Это кто поет?

— Мой друг.

— А хип-хоп у тебя есть?

— У меня есть песня «Убили негра».

— Фу!

— Поищи сама, — я махнул рукой в сторону бардачка. — Может, найдешь чего.

При попытке открыть бардачок у моей попутчицы отклеился ноготь. Бормоча ругательства, она полезла его искать. Плечи провалились меж двух коричневых коленок, торчащих высоко, как у сверчка. Косички свесились до самого коврика. Доносилось пыхтение и жалобы.

Я тем временем вырулил на широкую и прямую четырехполосную дорогу. Каланча давно скрылась из вида. До дома оставалось минут двадцать. Все шло нормально.

Ноготь не отыскался. Девушка по имени Нацуко вернулась в вертикальное положение, несчастная и надутая. Взглянула на дорогу, потом на меня, потом на спидометр.

— Медленно едешь!

— А зачем быстрее?

— Люблю, когда быстро. И бойфрэндо любит.

— А я не люблю.

— Скучный ты какой-то…

— Лучше скажи, куда тебя везти.

Она не ответила. Она безотрывно смотрела на дорогу, точно силясь что-то разглядеть. И вдруг прошептала:

— Солнце…

В сотне метров впереди кончалась тень от тучи, под которой мы ехали. Дальше начиналась солнечная полоса — мы должны были въехать в нее через считанные секунды. Но не тут-то было. Туча плыла по небу с той же скоростью, что и мы. Размытый край тени улепетывал от нас, как фантик на веревочке. Дитя лета, сидевшее рядом со мной, не могло выдержать этой пытки. Оно обратило ко мне свои глаза — и в этих напомаженных, оклеенных ресницами и присыпанных блестками глазах я прочел отчаянную мольбу.

— …В нашей жизни всякое бывает, — неслось из динамиков. — Набегает с тучами гроза…

Потапов не годился. Здесь Потапов определенно не тянул. Требовалось что-то другое. Я потянулся рукой к бардачку — и наткнулся на острые коленки. Доступ к бугам и вугам был заблокирован. Тогда я просто нажал кнопку FM. По местному радио могли гонять что-нибудь подходящее.

Воздух в салоне завибрировал от пронзительного свиста японской флейты. Ее виртуозно-тоскливый пассаж затих — и сразу рявкнуло с десяток крепких мужских глоток. То ли «Ух!», то ли «Эх!», то ли нечто среднее — мол, дадим вам прикурить, держитесь! И следом дробь одинокого исполинского барабана — сначала тихая и частая, сливающаяся в гул, а потом потихоньку все разборчивее, все громче, все яростнее. Последний удар был страшен, он предвещал недоброе — и не зря, ибо сразу после него случилось вот что: из плывущей над нами тучи вынырнул бог дорожного движения, подлетел к нам сзади и дал пинка под бампер.

Не успели остальные инструменты вступить, как их перекрыл рев моего двигателя. Его бесхитростное соло подчинило себе рваный барабанный ритм. Ребята не удивились, они знай себе лупили палками по воловьей коже, знай рассыпались дробным грохотом. Я же налег на педаль газа, приблизился к заветной черте, уже был готов пересечь ее — но тут бог снова взмыл вверх и изо всех сил дунул туче в паруса.

— Не пошел в храм?! — орал он мне сверху. — Не купил амулет?! Пятачок в ящик не бросил?! Теперь побегай!

— Так ведь храма-то не было, боженька! — кричал я в окно.

— Ничего не знаю! — отвечал боженька и дул на тучу.

— Поймают же меня!