Галльские ведьмы - Пол Андерсон

Люди преклонили колени перед вошедшим священником. Затем последовали слова из Посланий: «Не содрогнулась ли земля, когда я взял их за руку, чтобы вывести из земли Египетской; потому что они не пребыли в том завете Моем?». Люди подхватили: «Да славится всемогущий Господь». Стоя, они вслушивались в слова из послания, которые читал епископ: «Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием; и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно». Хор запел псалмы. Мартин читал наставления. Он не был оратором. По-военному немногословно он прочел проповедь о центурионе, исцеленном слугой Иисуса: «Господи, не достоин я, чтобы ты снизошел до меня». Грациллония поразили эти слова. При всей своей набожности и созерцательности этот человек был на удивление осведомлен обо всем, что происходит вокруг.

— Тихо, — приказал диакон.

Пока епископ со священниками молились, потянулась вереница верующих с пожертвованиями — едой и деньгами. У некоторых на ухе было клеймо. Люди несли за бедных, больных, нуждающихся родственников. Диакон громко зачитывал имена жертвующих, и Мартин включал их в свою молитву.

Проповедь закончилась. Те, кто стоял у паперти, остались. Дверь за ними закрылась. Далее началось причащение, только для избранных.

«Что ж, — подумал Грациллоний, — Митра тоже разделяет нас на людей высшего и низшего сана».

Он заметил экзорсиста, помогавшего пастуху-энергумену.

— Я должен повидать епископа, — сказал он и назвал свое имя. — Ты ему передашь? Я буду его ждать в императорском хостеле.

— Он принимает просителей…

— Нет, у меня к нему личный разговор. Скажи ему, что я король Иса.

Священник от удивления открыл рот. Однако стоящий перед ним человек, высокий, здоровый, в хорошей одежде, не был похож на сумасшедшего. Чтобы удостовериться, он некоторое время разглядывал Грациллония и решил, что он язычник. Но Мартин общался со многими вождями язычников.

— В ближайшие несколько часов я не смогу ему это передать, господин, ему надо закончить церковные дела, а потом его ждут богоугодные учреждения. Подождите до захода солнца.

Грациллоний сначала разозлился, но потом беззаботно рассмеялся: пусть Мартин омывает ноги беднягам, но, будь я проклят, если он не пресмыкается перед сильными мира сего!

В тот же вечер явился дрожащий от благоговейного страха мальчик и передал ему послание: «Епископ вернется в монастырь завтра сразу после утреннего богослужения. Он будет рад, если вы встретитесь с ним у западных ворот и будете его сопровождать. Он пойдет пешком».

По эту сторону реки дорога была не вымощена. Всю ночь лил дождь, а утром, пока не встало солнце, было холодно и сыро. На траве и молодых листьях блестели капельки росы. От этого гора казалась серебристой. Щебетали птицы, высоко-высоко пел жаворонок. Мартин шел, опираясь на посох, но не просил Грациллония замедлить шаг. Несколько сопровождавших их монахов держались на почтительном расстоянии.

Некоторое время они вели оживленный разговор. Мартин жаждал узнать все, что Грациллоний делал, видел, слышал, планировал после их последней встречи. Но когда разговор коснулся будущего, он помрачнел.

— Скоро мне понадобится для Иса священник вашей веры, — закончил Грациллоний. — Только не расцениваете это как политический шаг. Я такой, какой есть. Как вы считаете, не разумнее ли будет пригласить человека вроде старого Эвкерия?

Мартин посмотрел вдаль. Худой, курносый, он походил на Цезаря.

— Господь даровал ему вечный покой. — Его голос звучал твердо. — Я слышал, что он был праведником. Но он был слаб. Нам нужен евангелист, который смог бы противостоять сатане.

— Этот человек не должен разжигать в городе вражду. Тогда он нам не поможет. Назовите мне имя человека, с которым я мог бы вершить дела.

— Несмотря на то, что ты язычник? — мягко заметил Мартин. — О, я понимаю. Ты стоишь перед дилеммой.

— Я думаю не о себе, а об Исе. И Риме. Что толку, если ваш человек станет настраивать народ отделиться от Рима? Максим именно так и поступил бы. Вы помните, что случилось с Присциллианом?

Мартин сжал посох так, что побелели костяшки пальцев.

— Этого я никогда не забуду, — тихо сказал он. Помолчав, он добавил: — Я хочу тебе признаться. Для меня важно, чтобы мы с тобой поняли друг друга. Ради спасения души и ради Рима.

— Максим согласился отозвать своих инквизиторов и смягчить приговор, заточив оставшихся в живых присциллианистов в темницу. Однако за это он требует жертв. В знак благословения я должен устроить празднества в честь посвящения в духовный сан Феликса, епископа Треверорумского. Феликс был и остался хорошим человеком, — вздохнул Мартин. — Но чтобы разделять евхаристию с гонителем Итакием… Волей-неволей мне пришлось это сделать. По дороге домой я заглянул в глубины своей души. Мне кажется, какая бы власть ни была дарована мне Богом, мне следует ее лишиться, потому что власть порождает зло. Потом мне явился ангел Господа и сказал, что я сделал то, что должен был сделать, и за это прощен, — он проговорил это почти безжизненно, потом решительно произнес: — Тем не менее я сам видел в церкви сатану. Я больше никогда не приду в синод епископов.

Они устало брели молча, наконец Грациллоний заговорил:

— Поэтому вы должны понять, насколько мы должны быть осторожны при выборе для Иса… истинно достойного слуги Господа.

Мартин спокойно сказал:

— Я понимаю. Это должен быть преданный, ученый и цивилизованный человек, но в то же время смелый, хорошо знающий народ, он получит от тебя достойное вознаграждение, и… сможет противостоять тирании, — он вздохнул. — Ты знаешь такого язычника? Надеюсь, что да.

У Грациллония забилось сердце. До этого он немало часов провел в раздумьях.

— Возможно.

Им оставалось пройти еще около трех миль. За просторной зеленой равниной стеной поднимались крутые горы, испещренные норами и гротами. У подножия стояли примитивные лачуги с отгороженными плетнем садами. Говорили, что эта община насчитывает больше тысячи человек, но большинство из них жили в пещерах. Над некоторыми домишками курился дымок.

Это был знаменитый мужской монастырь, основанный Мартином, куда в поисках спасения стекались отчаявшиеся люди. Женщины тоже приходили сюда, но селились в городе; епископ отделял мужа от жены так же беспощадно, как если бы отрывал от себя кусок плоти. Большинство монахов кормились подношениями или за счет имущества, которое они полностью передали церкви, когда стали ее членами. Что бы они ни вырастили, какую бы рыбу ни поймали, им и этого хватало для восстановления физических сил. Они питались раз в день, потребляя самую простую пищу. Почти все время бодрствования они проводили в молитвах и размышлениях, в смирении и чтении Священного писания, слушали проповеди своего наставника.

Для Грациллония было непостижимо, как человеческое существо может влачить такое существование. Он понял, какую власть имеет над ними Мартин, и внутренне содрогнулся.