Чёрные апостолы - Татьяна Рубцова

Мать не хотела, чтобы мы спешили, говорила, чтобы мы подождали хотя бы сорок дней, но я не слушал ее. Все чувства и желания мои подгоняли меня, хотя, казалось бы, чего спешить. Настя и так жила у нас, а все остальное сводилось лишь к печати в паспорте и брачному свидетельству, но вот поди ж ты, именно этого мне и не хватало для полного счастья.

Настя еще была слаба, да и занималась все время ребенком, мать работала, я один мотался, закупая все для свадьбы. Но это было мне не в тягость. Я готов был круглые сутки трудиться, лишь бы все у нас было хорошо.

И вот день настал. Настя надела подвенечное платье, взятое напрокат в свадебном салоне, то ли германское, то ли венгерское, и выглядела в нем, как принцесса из сказки моего детства, как настоящая Анастасия Ягужинская. Я глядел на нее и чувствовал себя на седьмом небе. Моя жена была просто красавица, и я гордился ей. Подруги у нее не было, и мать пригласила дочку своей знакомой, ее ровесницу. Со мной ехал друг моего детства. И ещё мать, вот и все, но на свадьбу мы пригласили много гостей.

С малышом оставалась подруга моей матери, а ее муж встречал гостей. Правда, мать сама хотела остаться с малышом, но мы с Настей упросили ее ехать с нами. Сейчас, здесь, я снова возвращаюсь к тем счастливым часам. Как же мы были тогда счастливы, даже малыш, а ему и было-то 12 дней от роду. У Насти сияли глаза, губы алели и без помады, она прямо светилась, а мама моя помолодела, и сама походила на невесту.

На малыша всегда было приятно посмотреть, а тут его ласкали и миловали все вокруг. И вообще, это получилось настоящее чудо, такое крохотное и обаятельное. Мать моя, так не могла оторваться от него, а Настя, скрепя сердце, уступила ей, чтобы сделать приятное свекрови.

Этот тип даже умудрился улыбнуться бабушке, хотя, по всем параметрам, это было для него рано. И мать была уверена, что он самый необыкновенный ребенок на свете и копия — ее ненаглядный сынок, то есть я. В подтверждение, она достала все мой детские фотографии и показала гостям.

А интересно, на кого он еще должен быть похож, если не на меня, на своего единственного и вполне официального отца. А? То-то.

Мать и Настя еле оторвались от этого чуда, а этот тип махал нам ручками, желая удачи. Вот это разум, я понимаю. Гигант.

Соседи и друзья, все говорили: «Наконец-то». Верили, что я остепенился и поздравляли.

Конечно же мне это было приятно.

Из ЗАГСА мы вернулись быстро, Настю в дом я внес на руках и нас снимали на цифровую камеру.

Я заплатил за это не жалея, и камера работала почти все время, снимая застолье, гостей, всякие приколы. Снимала она и тогда, когда в широко раскрытые ворота нашего двора вошли несколько мужчин в гражданском и участковый.

Помимо музыкального центра, который я взял на прокат, я пригласил еще местную группу, и в тот момент играли именно они.

Один из мужчин сказал что-то участковому, и тот торопливо направился к музыкантам. Гости поначалу не обратили на вошедших никакого внимания. Только я, внутренне окаменев, смотрел на них, не отрываясь.

И я знал, что это пришел мой конец, только я еще не знал, насколько он неотвратим.

ОБЫСК.

Я даже не сразу понял смысл этого слова, сказанного в образовавшейся тишине. Музыка смолкла, гости вскочили с мест.

— Как…

— Что…

— Почему…

— Что за система…

— ГУЛАГ…

— Надо жаловаться…

Все были немного пьяны и потому, агрессивны.

Мужчины, в основном пожилые, и женщины чуть только не лезли драться, и громче всех кричала и что-то доказывала моя мать. Она держала на руках малыша, и тот расплакался громко и сердито. Женщины, разойдясь, начали толкать вошедших в грудь, в плечи. Тогда один из них достал из кармана полицейский свисток и засвистел в него. Звук получился громкий и пронзительный. Люди сразу же отпрянули, отступая вплотную к столам. Мать отдала малыша подруге и нервно оглядывалась, ища поддержку. Но у ворот столпились полицейские из ППС, и связываться с ними желающих не было.

— Успокойтесь, граждане.

— У вас нет прав.

— Кто хозяин?

— Я.

— Вот ордер на обыск.

— Посмотри, Людмила, кто подписал.

Мать смотрела на бумагу, но ничего не видела.

— Вот, — пришел ей на помощь один из пришедших. — Ежков, прокурор области и Антипов. Вот печать. Все? Приступайте, ребята. Шипов, а ты обеспечь понятых. Пошли в дом.

Я сидел, не двигаясь. Настя сначала не отходила от меня, нервно сжимая мне руку. Потом она отпустила ее и, сорвавшись с места, бросилась в дом, похожая на принцессу, попавшую в руки мятежников. То есть мятежники не обращали на нее никакого внимания. Они искали горшок с золотом, мой денежный мешок, а она металась среди них испуганной белой птицей. Бедная моя сказочная принцесса, несчастная Настенька. Но в те минуты я о ней даже не думал. Я смотрел и смотрел на дом и не мог пошевелиться, потому что совсем окаменел.

И лишь когда увидел, как в сарай вошел штатский, постоял в дверях и скрылся в темноте, я вскочил. Черт его знает, что на меня нашло тогда, только я, сдвинув назад стул, стал пробираться за спинами гостей. Никто на меня не обратил внимания. Оказавшись возле старой груши, я обогнул ее и, проскочив заросли, одним махом перескочил невысокий забор. Действовал я в полубезумной горячке и не отдавал себе отчета, что делаю. Едва я приземлился на заросшую сорняком землю с той стороны, как на меня набросились темные силы, повалили ниц и заломили назад руки. Я попробовал отбиться, но только заорал от боли. Орал я дико, вкладывая в этот крик всю боль. Разбитое счастье разорвало в клочья мою душу.

Меня подняли. Я видел, как обрывки реальности: чьи-то руки, клочок темно-синей, почти черной униформы, фрагмент лица. Я уже не орал, я выл, когда меня поволокли прямо через сорняки, по щебенке, потом по тротуару. Потом меня стали проталкивать через узкую калитку, хотя ворота рядом оставались открытыми. Когда я переступил через порожек внизу, то увидел, как из сарая выходили люди. Вокруг царила сумятица, но я видел только их, только мой денежный мешок в руках у штатского. Он нес его на вытянутых руках, как трофей, как личную прибыль.

— Это не наше, — растерянно сказала моя мать, и я скорее угадал, чем услышал ее слова.

Настя, моя сказочная Анастасия, застыла, зажав щеки обоими руками, затянутыми в длинных, до локтей перчатках.

Те, кто обыскивали нас, переглянулись, и один из них быстро подошел ко мне и защелкнул на моих руках, все еще заведенных за спину, наручники. Я зарычал, стиснув зубы и тут же смолк.

— Зачем это?

Светка Головина, возникнув сзади или откуда-то с боку, схватила меня за плечо, затем за плечо полицейского в штатском.

— Зачем?

— Уведите ее.