Реквием - Ульяна Соболева

Я усмехнулся — дерзкая мелочь. Но нет… вдруг подумал о том, что она первая, кому я дал вот это уменьшительно-ласкательное. Своих шлюх я никогда так не называл. "Придумал кличку — значит решил оставить надолго".

— Не хочу я есть. Спать хочу.

Я еще раз окинул ее взглядом. Довольно высокая и действительно хрупкая, но все же не смертельно худая, как казалось раньше. Модельная внешность, но зеленая до оскомины. Темные волосы достают ниже поясницы и слегка вьются. Красивые. Хорошо, что не отрезал.

— Иди, спи, — кивнул на пустующую комнату, — в той комнате постелено уже. Ты всегда днем спишь?

— Когда получается. Спать же надо.

— А ночью не пробовала? Говорят, помогает.

— Нет. Я не сплю ночью. Никогда.

— У каждого свои тараканы. Иди. Мне пару звонков сделать надо и к вечеру свалить. Сидеть будешь, как мыша, поняла? Вынесешь что-то из квартиры — найду и закопаю живьем.

— Я не воровка.

— Мне плевать, малая. Можешь быть хоть серийной убийцей, но не в этом доме.

* * *

Она жила у меня уже дня три. Проблемы я ужасно не любил, точнее, я любил их создавать, а не разгребать, а глядя на нее, я понимал, что она и есть проблема сама по себе. Моя. Личная. Такая маленькая, наглая проблема с огромными голубыми глазами, обгрызанными ногтями и любопытная до чертей.

Она действительно не спала по ночам. Я как-то зашел проверить, как она там, показалось, что ревела, и в комнате не увидел, а она под кроватью спряталась и дрожала там, как облезлая собачонка. Выманить не удалось, а я решил и не пытаться больше. У всех свои травмы из прошлого. Приучу постепенно спать в кровати. Только почему-то именно это заставило меня почувствовать внутри саднящее чувство. Нет, не жалости… а скорее, понимания того, что я бы нашел того, кто ее так напугал, и кастрировал. Потому что, как представил себе, что вот это голубоглазое существо кто-то бил или лапал — мне хотелось убивать. Впервые из-за кого-то. Наверное, я, бл***, слишком долго был один. Возможно, так же жалел бы кошку или собаку, если бы они у меня были, но вместо них у меня появилась она — Малыш.

Я поселил Дарину в комнате, где пару дней назад отлеживался Фима после перестрелки в автопарке. Надо будет взять мелкую в магазин и пусть купит себе все, что надо. Она же девочка, наверняка требуется ей там что-то… девчачье. И приодеть ее надо.

* * *

С разборок с сараевскими я вернулся под утро, слегка ошалевший после месива.

Стащил с себя окровавленные шмотки, кинул в стиральную машину. Долго стоял под душем, смывая с себя запах крови и смерти. Не то, чтоб меня это зацепило, к смерти я привык, и чья-то жизнь для меня значила ровно столько, сколько для кого-то значит срок годности электроприбора — неплохо, если долго служит, а сдох — туда ему и дорога. Всех, кто имел для меня значение и кого я любил — уже давно потерял. Я думал о другом, о Графе, который оказался хладнокровным психопатом, покромсавшим Михая на запчасти. Нечто вроде меня, но более холодный и расчетливый. Видел, как в полумраке поблескивали безумием маньяка его глаза и понимал, что парень не шутит, а когда первый палец Михая полетел на пол, я резко выдохнул. Твою ж… Неплохо.

Я думал, вороновский сынок руки марать не станет сам, а он лично.

Впечатлило, не скрою. Я его представлял себе иным. Что ж, уважать врага — это не помеха для того, чтобы продумывать, как его уничтожить. Притом гораздо приятнее уничтожать умного и серьезного противника, чем шваль дешевую.

В царском семействе уже давно нарушена идиллия. Они переругались изнутри, не без моей помощи, но я особо и не старался в этом направлении. Воронов, может, и умный главарь, но херовый отец — он все сделал сам много лет назад. Мне оставалось всего лишь подлить масла в огонь. Дальше мой братец загорелся, как факел, думаю, он сам опалит крылья Ворону, вместе с короной. Старый совсем плох, болезнь прогрессирует. Но я не буду ждать, когда она его скосит, я скошу его намного раньше. Я достаточно изучил его, я знал его врагов, чем они дышат и каким образом я могу подставить его так, чтобы от империи Воронова остались только угли, а мне перепал жирный куш. Более того, я пополнил список его врагов на несколько тысяч макаронников.

Когда стану во главе этой развороченной и изнутри, и снаружи кормушки, тогда я буду доволен. Мне полагается не меньше, чем Графу. Только меня, бл**ь, никто не искал. За меня заплатили, чтоб я сдох. Мне фартануло — мать обчистили на вокзале, когда она ехала в город на аборт. Наверное, это был тот первый раз, когда жизнь решила мне улыбнуться и позволить родиться, а потом даже позаботилась о том, чтоб мать не избавилась от меня после и вырастила.

Плохо заметал следы Ворон. Никогда не пиши бабам письма и не фоткайся с ними. Мать сохранила все: и фотки Ворона вместе с ней, и его ответное письмо с телеграммой, где он пишет, чтоб сделала аборт. Он деньги ей передал через своего шестерку — ныне Афгана. Да и чтоб забыла о нем и язык за зубами держала. Вроде не угроза, а как прочел — захотел зубы Ворона самолично сложить на полке. В ряд. Все те, что у него остались. Спросить у матери, как оно все было, не мог — ее уже давно черви в земле сожрали. Поехал потом в город, где она жила тогда. Собрал по крупицам картину и ненависть заиграла новыми красками. Ворон часто по разным Мухосранскам хоронился после очередного громкого дела. В том году спрятался в деревне, один его знакомый помог, на квартиру к бабке моей пристроил, там Ворон мать и соблазнил. Что точно случилось, не знаю, только мать из деревни уехала, говорят, бабка моя суровая была — выгнала за то, что с бандитом спуталась, а сама спустя месяц умерла. Дом власти отобрали за какие-то долги. Мать в столицу подалась, я так понимаю, Ворона искать. Нашла или нет — не знаю. Знаю только, что жили мы в коммуналке, в каморке три на три метра, где помещалась кровать, стул и под кроватью два чемодана с нашими вещами. Я спал на половике, пока мать трахал очередной клиент под скрип железных пружин. Потом у нее был праздник, и у меня вместе с ней — конфеты, колбаса. После ее смерти я подыхал от голода… пока меня не подобрали на улице и не попытались заставить работать тем же способом, что и мать. Я удрал, лазил по улице, кормил вшей, харкал собственной кровью после очередной драки, зашивал цыганской ржавой иглой дырки на теле, пускал кому-то кишки, чтобы выжить или отобрать свой кусок хлеба и мечтал найти отца и всадить нож ему в горло, а потом смотреть, как он будет дохнуть.

Ворона я нашел спустя много лет. Не ожидал, что под ним ходить буду и что я, битый и прожженный улицей, по сравнению с ним птенец неоперившийся. Месть начала приобретать совсем иные масштабы. Просто смерти стало мало. Аппетит вырос во время еды, а голодным я был всю жизнь.

Пробился к нему в бригаду, таскался по всем грязным делишкам. Впрочем, и сейчас таскаюсь… Только обратный отсчет уже пошел. Папа, ты готов к расплате за грехи, а, папа? От меня ведь, как от матери, не откупишься парой сотен. Я проценты за двадцать восемь лет накрутил, как за бугром, куда ты своего старшего сынка учиться отправил, пока я для тебя убивал, чтобы подобраться поближе к отцу любимому.