Дальний умысел - Том Шарп

Оставшись один, Пипер неуверенно переминался с ноги на ногу. Вот наконец и случай спастись бегством. Но он этим случаем не воспользовался. Он так долго копировал других авторов, что от собственных поступков просто отвык. Когда Бэби вернулась, Пипер дрожал всем телом: наступила нервическая реакция. Шатаясь, он последовал в дом за нею, и она заперла дверь.

* * *

В Хампстеде Френсик встал рано. Завтра «Девство» выйдет из печати, и нынешние воскресные газеты должны встретить его рецензиями. Он поднялся проулком к киоску и закупил по экземпляру каждой, даже «Ньюс оф уорлд», которая рецензий не публиковала, но могла сгодиться в утешение, если рецензии будут плохие или если их, чего доброго, не будет вовсе. Потом, гордясь своей выдержкой, он вернулся к себе, не заглянув ни в одну газету, и занялся завтраком. Тосты и мармелад, а рецензии — в придачу. Он готовил кофе, когда зазвонил телефон и в трубке послышался голос Джефри Коркадила.

— Рецензии видели? — возбужденно спросил он. Френсик сказал, что еще нет.

— Я только-только встал, — сказал он, досадуя, что Джефри лишает его удовольствия прочесть свежим глазом, по-видимому, превосходные отзывы. — Судя по вашему тону, рецензии положительные.

— Положительные? Взахлеб, просто взахлеб. Вот послушайте, как высказывается в «Тайме» Фрида Кормли: «Первая серьезная попытка проломить стену заговора, которая окружает сексуальное табу, столь долго отделявшее юность от зрелости. „Девства ради помедлите о мужчины“ — это в своем роде шедевр».

— Дура недокормленная, — проворчал Френсик.

— Бесподобно, правда? — сказал Джефри.

— Скорее бессмысленно, — отозвался Френсик. — Если «Девство» — первая попытка проломить стену заговора, какого и какую — один бог ведает, то оно не может быть «шедевром в своем роде». Рода-то нет, книжонка уникальная.

— Про это в «Обсервере», — сказал Джефри, не давая себя обескуражить. — Шийла Шельмердайн пишет: «„Девства ради траля-ля“ не только потрясает нас своими недюжинными литературными достоинствами, но и являет собой пример сочувственной озабоченности судьбами престарелых и общественно изолированных людей. Этот уникальный роман пытается приподнять занавес над сторонами жизни, которые слишком долго игнорировались теми, в чьи обязанности входит раздвижение границ социальной ответственности. Прекрасная книга, заслуживающая внимания самого широкого круга читателей». Ну, как?

— По чести, — сказал Френсик, — мне это кажется чушью несусветной, но все равно я рад, что мисс Шийла Шельмердайн соизволила так выразиться. Я всегда говорил, что мы на этой книге не прогадаем.

— Говорили, безусловно говорили, — подтвердил Джефри, — и я готов признать вашу полную правоту.

— Вообще-то еще посмотрим, — сказал Френсик, торопясь пресечь восторги Джефри. — Рецензии рецензиями, но надо, чтоб книга пошла. Это, правда, предвещает хорошие американские тиражи. Все, больше нет?

— Есть довольно пакостная статейка Октавиана Дорра.

— А, это неплохо, — сказал Френсик. — Он обычно пишет по делу, и я люблю его слог.

— Я не люблю, — сказал Джефри. — На мой взгляд, он чересчур вольничает и далеко отходит от книги. Ему за рецензию платят, не за фельетон, и нечего бросаться разными ехидными сравнениями. Впрочем, там есть кой-какие фразочки, годные на суперобложку следующей книги Пипера, а это главное.

— Вот-вот, — сказал Френсик и не без удовольствия развернул «Санди телеграф», — ну что ж, будем теперь уповать на еженедельники.

Он положил трубку, разогрел тосты и уселся читать колонку Октавиана Дорра, озаглавленную «Старческая вседозволенность».

Начиналась она так: «Весьма характерно, что издатели романа Питера Пипера „Девства ради помедлите о мужчины“ напечатали свою первую книгу в царствование Екатерины Великой. Так называемая героиня их новой публикации наделена не лучшими чертами знаменитой русской императрицы: особенно маниакальной приверженностью к молодым мужчинам и страстью к словоизлияниям на сексуальные темы, по меньшей мере прискорбной. Столь же прискорбно, что издатели романа Коркадилы…»

Френсик отлично понял, почему рецензия обозлила Джефри; ему она, напротив, пришлась очень по вкусу. Она была длинная и неприязненная; но как ни доставалось издателям и публике, чей спрос на извращенный эротизм вызывает приток подобных романов на рынок, однако рецензент привлекал к книге внимание. Бичуя извращенный эротизм, мистер Дорр создавал ему рекламу. Френсик дочитал рецензию со вздохом облегчения и взялся за другие газеты. Их похвалы, их неуклюжее состязание в передовых взглядах на половую жизнь, натужное, напыщенное и подловато-заискивающее — все это окружало «Девство» ореолом респектабельности, что и требовалось Френсику. Роман приняли всерьез, и если еженедельники подпоют, то дело в шляпе.

— Главное — значительность, — пробормотал Френсик, начиняя ноздри табаком. — Макулатура с подливой из словесных помоев.

Он откинулся в кресле и соображал, как бы еще поддать жару и обеспечить «Девству» максимальный резонанс. Вот если бы хорошенькую сенсацию на первые полосы…

Между тем все уже было сделано, как на заказ. За Атлантикой, где жили на пять часов позже, сенсационное известие о смерти Пипера только начало расползаться. Хатчмейер тоже расползался на глазах. Он сидел в кабинете шефа полиции, глядел на него мутным взором и в десятый раз повторял свой рассказ, не вызывая ни малейшего доверия. Особенно портили дело пустые канистры.

— Я уже говорил вам: мисс Футл привязала меня к ним, а сама поплыла за помощью.

— Она поплыла за помощью, мистер Хатчмейер? Вы отправляете за помощью слабую женщину…

— Нашли слабую, — сказал Хатчмейер. — Да она покрупнее вас будет.

В ответ на такую невежливость по отношению к женщине шеф Гринсливз укоризненно покачал головой.

— Значит, вы катались по заливу с этой мисс Футл. А что делала тем временем миссис Хатчмейер?

— Я-то почем знаю? Наверное, дом поджи… — Хатчмейер вовремя остановился.

— Любопытно, очень любопытно, — сказал Гринсливз. — Вы, стало быть, намекаете, что поджигательница — миссис Хатчмейер?

— Ничего я не намекаю! — крикнул Хатчмейер. — Я знаю только… — Но его прервал заместитель Гринсливза, внесший чемодан и груду мокрой одежды.

— Найдено среди обломков катера, — сказал он, подняв манто для обозрения. Хатчмейер в ужасе уставился на него.

— Это манто Бэби, — сказал он. — Норковое. Стоило бешеных денег.

— А это чье? — спросил заместитель, указывая на чемодан.

Хатчмейер пожал плечами. Заместитель открыл чемодан, обнаружил там паспорт и передал его Гринсливзу.

— Британский, — сказал тот. — Британский паспорт на имя Пипера, Питера Пипера. Знаете такого?

— Да, это писатель, — кивнул Хатчмейер.