Лучшая неделя Мэй - Роушин Мини

– Я в самом центре непонятно чего, думаю, за пару часов я до тебя дойду пешком. Судя по всему, это единственный возможный вариант.

– Бедняжка. По крайней мере, погода хорошая. Если к тому моменту, когда я приеду домой, тебя там не окажется, я на машине поеду тебе навстречу. Хорошо?

– Отлично. Подожди секунду. – Шон подождал, пока мимо проездет грузовик, а затем сказал: – С тобой все в порядке?

– Лучше не бывает.

– Есть какие-то новости о камерах?

– Они пообещали установить их завтра.

– Хорошо. Думаю, еще один день ничего не решает. Поговорим позже.

Шон засунул мобильный обратно в рюкзак и покатил велосипед вдоль обочины.

Мэй

Она распаковала сумки, зная, что Филип ее сейчас точно не застукает – он заходил на кухню только тогда, когда еда уже ожидала его на столе. Она положила картофель на дно холодильника, две бутылки вина поставила на полку за холодильником, там же разместила виски, джин и тоник.

Торт уже был заказан, его нужно будет забрать в субботу, тогда же она купит рыбу и шпинат.

Мэй надеялась на то, что, каким бы ни был вирус, который подцепила Пэм, но к воскресенью он ее отпустит. Одна только мысль о том, что ей придется в одиночестве готовить все для ужина, безумно пугала. Мэй О’Каллахан не сильно преуспела в кулинарии. Заварной крем она всегда покупала готовым, тесто для тех редких случаев, когда она решала испечь яблочный пирог, брала замороженным в супермаркете, а соусы все были из пакетов или банок. И она никогда не готовила более чем на двух человек. Поэтому воскресный ужин на девятерых окажется для нее настоящим испытанием, которое будет трудно выдержать без помощника.

Но она может успеть, если все правильно организует. Ужин будет в шесть – лучше не изменять привычный распорядок Филипа, – значит, картофель, который нужно порезать дольками, обмазать маслом и запечь, должен отправиться в духовку сразу после пяти часов. Когда придут гости, а это произойдет в районе половины шестого, Мэй предложит им напитки и оставит развлекать папу, а сама подготовит все остальное.

Если Пэм не сможет прийти, то Мэй купит уже приготовленного лосося и замороженное тесто, останется только все нарезать и положить в духовку – проще простого. Нужно еще раз перечитать рецепт, чтобы уточнить, в какой последовательности готовить шпинат.

А чтобы сварить мини-морковь и цветную капусту, потребуется всего пара минут – Мэй это осилит. Потом она откроет упаковку с сырным соусом. На десерт – пирог, сама она его готовить точно не будет. Пусть это и звучит категорично, но зато не произойдет никаких неприятных неожиданностей.

Все равно она очень надеялась на то, что Пэм к воскресенью поправится. Попозже Мэй ей позвонит и поинтересуется, как она себя чувствует.

Филип сказал, что сегодня, пока Мэй не было дома, звонил муж Пэм. Но Мэй подумала, что Филип что-то напутал. Он сказал, что Джек, судя по всему, не знал, выйдет ли Пэм завтра на работу. Это было очень странно – естественно, Джек, живя вместе с Пэм, не мог этого не знать.

Видимо, папа действительно становится очень рассеянным.

Мэй вернулась мыслями к вечеру воскресенья. Достаточно ли напитков она купила? Она пробежалась взглядом по бутылкам – виски для Филипа и Катала, джин для Хильды. Жена Уильяма, Долли, будет пить вино, и жена Катала, Габи, наверное, тоже. Может быть, стоит прикупить еще пару бутылок, на тот случай, если никто ничего не принесет с собой. Уильям пить алкоголь не будет, он потом повезет всех назад в Орнамор, домой к Каталу и Габи. Лучше Мэй купит еще немного минеральной воды.

На полке стояла маленькая бутылка ликера «Бейлиз», который кто-то принес им на прошлое Рождество – его хорошо подать с кофе после ужина. А вдруг его выпьют раньше? Перед приходом гостей Мэй спрячет бутылку в холодильник.

И еще была почти полная бутылка бренди, наверное, она стояла тут вечно, Мэй даже не могла вспомнить, откуда эта бутылка взялась. Что ж, бренди с кофе – это будет очень шикарно.

Поскольку ужин будет рано, то и вся вечеринка вряд ли затянется допоздна. Филип не любитель долго засиживаться; Мэй не допустит, чтобы в девять вечера он сам сообщил всем о том, что собирается пойти спать.

Да и сама Мэй в эти дни не очень нуждалась в отвязных тусовках.

Она подумала о том, какие подарки приготовят Филипу мальчики. Наверное, что-то проверенное, например, новую рубашку (синюю или белую), размер воротничка тот же, как и все последние тридцать лет. Или бутылку портера, который отец всегда пил в Рождество, но к которому не притрагивался после смерти мамы.

А может быть, они втроем скинутся и купят один общий подарок. Эта мысль почему-то не приходила в голову Мэй раньше.

Она открыла полку рядом с холодильником, где обычно хранились только огнетушитель и чехлы для тушения огня, подаренные Уильямом и Долли на Рождество, положила туда подарок для Филипа и еще раз на него посмотрела. Она долго не могла решить, что купить, и до сих пор не была уверена, понравится отцу подарок или, наоборот, вызовет лишь раздражение.

Филип никогда не проявлял эмоции, даже когда Мэй и мальчики были маленькими. Это к маме они всегда бежали с расцарапанными коленками и с обидами, а к папе никогда. Но, справедливости ради, наверное, так во всех семьях. Наверное, из двух родителей мама всегда мягче. Филип же всегда сохранял самообладание – одного его резкого слова было достаточно, чтобы дети послушались.

Сколько помнила Мэй, он никогда не смеялся от души – максимум, на что можно было рассчитывать, это короткая усмешка. Мэй было интересно, каким он был в молодости, когда познакомился с Эйдин на свадьбе ее лучшей подруги и своего двоюродного брата. Мэй очень хотела бы посмотреть на отца тогдашнего – должно быть, он был очень счастлив, когда молоденькая темноволосая подружка невесты согласилась пойти с ним на свидание.

У Мэй не было никаких сомнений в том, что он любил маму. Они были вместе почти сорок лет, и, несмотря на тяжелый характер Филипа, Мэй не могла вспомнить случая, чтобы он и Эйдин серьезно поругались. Эйдин всегда знала, как с ним себя вести, как сглаживать его выпады.

А после ее смерти Филип изменился до неузнаваемости. Он ужасно постарел, с пугающей скоростью превратился в старика. Уставшего, капризного старика.

Он не хотел переезжать к ней, в этот дом, не хотел жить с Мэй. Он этого не скрывал, жил один, и это их очень пугало: он почти спалил свой дом, почти сломал бедро, почти отравился газом – и все это случилось одно за другим. В конце концов даже он понял, что не может больше жить самостоятельно, и Мэй собрала его вещи, хотя он настаивал на том, что хочет переехать в дом престарелых и что Мэй не нужно перевозить его к себе.

Но одна только мысль о том, что он будет сидеть в кресле в окружении таких же стариков и ждать смерти, была ужасна.

– Папа, я буду счастлива, если мы будем жить вместе, правда, – сказала она ему, надеясь, что для него это прозвучало убедительнее, чем для нее самой, а он в ответ ворчал, тряс головой и угрюмо сидел на заднем сиденье машины Катала всю дорогу, пока они ехали к дому Мэй.