Укротить ловеласа - Дарья Сойфер

– О, боги… – простонала Надя и закрыла лицо руками. Разговор слепого с глухонемым… Один отчаянно жестикулирует, второй ни черта не видит. Хоть плачь.

– Ладно, извини, – Платон мягко дотронулся до ее плеча. – Я во всем виноват. Я все придумал, я зря к тебе полез… Я – идиот. Хочешь, ударь меня!

По правде говоря, Надя была не против врезать ему разок-другой, но понимала, что толку от этого не будет никакого. Напротив, он только убедится, что она взбалмошна и пуглива, как молодая горная козочка. Своим снисходительным тоном он, сам того не понимая, демонстрировал ей свой заскорузлый замшелый шовинизм. Мол, что взять с обиженной барышни? Поди, напридумывала себе всякого, да еще и те самые дни, видать, вот-вот нагрянут. Признай ее правоту, приголубь, дай выпустить пар, – и вот она уже тиха, покорна и варит тебе пельмени. Ну или организовывает очередной концерт. Разница невелика.

– Мне плевать на тот поцелуй. И на несуществующую дружбу, о которой ты постоянно толкуешь, – устало произнесла она.

– В тебе говорит обида… – попытался возразить Платон.

– Во мне говорю я. Послушай, я просто больше не хочу с тобой работать. Вообще. Никогда. Never. Jamais, – добавила она для ясности, но тут же вспомнила, что в языках Платон как раз не силен. – Короче, Игорь мне на тебя не жаловался, мы о тебе вообще не упоминали. Просто я хотела убедиться, что поступаю правильно, и съездила к вашему с ним педагогу.

– К Эрлиху?! – Платон округлил глаза и вскинул брови.

– К нему самому. И теперь…

– Нет, погоди! Ты его плохо знаешь, он почти в маразме. И детей у него своих нет, а Игорь со своим синдромом подлизы…

– Хватит, – Надя отчаянно замотала головой и заткнула пальцами уши. – Слышать ничего не хочу. На-до-е-ло!

Платон посмотрел на нее как-то по-новому, иначе, чем раньше. Будто впервые за долгое время прозрел.

– То есть… Это все? – тихо спросил он, и Надя, несмотря на пальцы в ушах, расслышала каждое слово. А потому опустила руки, вздохнула и посмотрела ему прямо в глаза.

– Прости, но да.

Теперь он выглядел таким пришибленным, словно забыл и имя свое, и адрес, и где находится. Будто бы даже постарел. Лоб прорезала морщина, глаза потухли, и Надя отчего-то почувствовала себя виноватой. Черт бы подрал это красивое лицо и выразительный взгляд, который цепляет за самое нутро, проникает в череп глубже, чем вилка Ганнибала Лектера.

– Слушай, я не хочу тебя обижать. Но у всего есть предел, и у меня в том числе. Я просто больше не могу. И это не тот случай, когда «давай останемся друзьями» и все такое.

– Скажи еще, что дело не в тебе, а во мне.

– Могу и сказать, – она нервно дернула плечом. – Но мы оба будем знать, что это неправда.

– Поверить не могу! – вдруг рассмеялся Платон. – Мы даже не спали, а ты уже меня бросаешь!

– Пусть это останется на моей совести. В любом случае, я не хочу тебя видеть… Какое-то время.

– Какое именно? – посерьезнел он.

– Ну… От года до… Никогда. Примерно такой промежуток.

– И ты продолжишь работать с Игорем? Несмотря ни на что?

– Именно так, – Надя уверенно кивнула.

– Ты же понимаешь, что нам все равно придется пересекаться? Хотя бы по работе? – прищурился Платон.

– Тогда сделай вид, что мы друг друга не знаем. Можно я уже пойду? – она вцепилась в ремешок сумочки.

– Дело твое, – он сунул руки в карманы и пнул носком ботинка смятый окурок.

Надя замерла на мгновение, не зная, стоит ли попрощаться с Платоном. Как-никак, их связывали несколько лет бок о бок. Работа это была, дружба или странный симбиоз, для которого в русском языке еще не придумали слово. Возможно, у какого-нибудь маленького африканского племени есть термин, состоящий из непривычных гортанных звуков и трудно произносимых щелчков языком. И он обозначает отношения между друзьями детства, которые выросли и работали вместе, пока один из них не выдержал и сбежал. И порой им хочется целоваться, а порой драться всем, что попадет под руку, но внутри все равно сохраняется теплое, почти нежное чувство. Как же прощаются в таком случае? «До свидания» дает ложную надежду, «прощай» добавляет ненужного пафоса.

Так и не разобравшись, Надя развернулась на каблуках и громко зацокала прочь, ничего не сказав.

– Надь, погоди! – окликнул ее Платон и догнал у самого подъезда. Склонился над ней, и ей на секунду показалось, что сейчас последует поцелуй. Самое удивительное, что она даже готова была ответить: прощальный-то Платон заслужил. Но к губам ее он не притронулся, а почему-то хитро и загадочно улыбнулся.

– Я буду работать с Лизой, – с довольным видом сообщил он.

Не самая приятная информация на сегодня, но Наде было уже все равно. Что-то кольнуло под ложечкой, и все ощущения пропали.

– Хоть с кем, – отозвалась она как можно равнодушнее.

– И мы раскатаем вас с Игорем, как младенцев.

Надя даже не стала уточнять, что это значит. Видно, Платон решил включить защитный механизм и превратить все в игру, – дело хозяйское. Надя давно перешла в другую лигу.

– Как скажешь, – и она приложила ключ-таблетку к магнитному замку. Тот запиликал, пронзительным писком завершив симфонию под названием «Красавец-чудовище».

Надю не особо пугала перспектива соперничать с Лизой. Во-первых, Лиза училась там, где Надя преподавала, и вряд ли могла серьезно навредить карьере Игоря. Во-вторых, трудно было представить, в чем именно может выражаться война двух виолончелистов. Даже если Платон вдруг начнет рисовать на афишах Игоря гитлеровские усы или писать в Интернете неприличные комментарии про творчество Заславцева, урон от этого будет небольшой. И поэтому в тот вечер Надя не придала угрозе Платона ровным счетом никакого значения.

А зря. Недооцененный враг – самый опасный. Недооцененный враг, который до этого был твоим другом, – опаснее вдвойне. И в этом Надя убедилась очень скоро, когда занялась графиком концертов Игоря.

Обзванивая администрацию разных залов, она обнаружила, что Платон собирается выступать буквально в каждом из них. От самого большого до самого маленького, почти камерного. Судя по всему, он задался целью вытеснить Игоря из московского концертного пространства и заделать собой все щели.

И все бы ничего, но сезон близился к концу, впереди было лето, и Надя могла остаться без заработка вовсе.

– Мы же не можем поставить рядом два сольных виолончельных концерта, – отвечали ей всюду, как по бумажке. – С радостью примем вас в сентябре, но сейчас…

Надин телефон раскалился от бесконечных отказов и от ярости, с которой она его сжимала. Осознав, что выбора ей Платон не оставил, Надя встала, отряхнулась от лишних эмоций и направилась прямиком в родовое гнездо Павленко. Те, кто помог ей возвести Барабаша на виолончельный трон, теперь должны были свергнуть его оттуда.