Афганский полигон - Сергей Кулаков

– Вы устали, Линда, – слегка поглаживая ее по плечу, сказал Роман. – Постарайтесь подумать о чем-нибудь отвлеченном и подремать.

– Не могу, – покачала головой Линда.

– Я вас понимаю.

– Вы видели подобное раньше?

– Видел, – вздохнул Роман.

– Расскажете?

Роман вспомнил окровавленные тела ребят, его друзей, найденных в одном из кишлаков. Духи надрезали им кожу по талии, чулком сдирали кверху и завязывали в узел над головой. Так они и умирали, в коконах из собственной кожи. Гена Шашков, курянин из недавнего пополнения, прямо у канавы с ужасной находкой сошел с ума. Начал бормотать под нос непонятное, кося куда-то сдвинутым к переносице глазом, и уже не смог остановиться. Таким и отправили на родину, к маме.

А ребята, покрытые заскорузлой кровавой коркой, напоминали ободранные туши каких-то диковинных животных…

Роман моргнул, отгоняя это видение двадцатилетней давности.

– Я думаю, сейчас об этом не стоит.

– Вам тяжело? – догадалась Линда.

– Эти воспоминания не из разряда легких.

– Понимаю.

Помолчали, слушая дыхание друг друга.

– Вы сами откуда, Линда?

– Из Лондона.

– Уау! Из самого Лондона?

– Вы так реагируете, будто никогда там не бывали, – улыбнулась Линда.

– Ну, бывать в Лондоне – это не то же самое, что родиться в нем.

– Родилась я в Манчестере. А когда мне было тринадцать лет, родители перебрались в Лондон. Папа получил новое назначение, вот мы и переехали.

– Папу вроде как повысили?

– Ну да, – коротко отозвалась Линда.

– И что же? Вы стали столичной девушкой?

– Ну, это не сразу произошло. Мы жили в провинции, где чужих почти не было. А тут – все другое. Толпы туристов, повсюду одни эмигранты, на улице больше иностранной речи, чем английской. Но ничего, потом привыкла.

– Где вы жили в Лондоне?

– Сначала я жила с родителями в Хэмпстеде. Затем, когда училась в колледже, снимала квартиру рядом с Сент-Джеймским парком.

– В Сохо часто бывали?

– Приходилось.

Роман почувствовал, что Линда тихонько смеется.

– А вы, – спросила она. – Откуда вы родом?

– Я потомственный москвич. Я и все мои предки до седьмого колена коренные москвичи.

– Вы так хорошо знаете свою родословную?

– Если честно, то не очень. Но моя покойная бабушка утверждала, что наш род восходит к самой боярыне Морозовой.

– А кто это, боярыня Морозова?

– Была такая смелая женщина из московской знати, не поделившая веру с самим царем. Дело происходило в семнадцатом веке, и, как вы знаете, с инакомыслящими тогда не церемонились.

– И что же? Ее казнили?

– По счастью, нет. Но ее услали в ссылку, где она и умерла в заточении. Момент ее выезда из Москвы запечатлен на картине великого русского художника Сурикова.

– Как интересно, – произнесла сонным голосом Линда. – Вы можете считать себя дворянином?

– Считать-то могу, да какой в этом прок? История российского дворянства закончилась в семнадцатом году прошлого века и шансов на возрождение не имеет…

Линда не отвечала. Отцовские модуляции Романа и короткая экскурсоводческая лекция принесли свои плоды. Положив ему голову на плечо, девушка затихла. Судя по ровному дыханию, задремала. Ну и славно. Теперь и самому можно отдохнуть.

Роман сел чуть удобнее, стараясь резким движением не нарушить покой Линды Эдвардс. Как бы она ни была вышколена службой, сегодня ей досталось. От таких зрелищ здоровые мужики впадают в ступор. Месяцами потом лечатся у психиатров. Линда пока молодцом. Если ей удастся поспать, завтра она будет в порядке. Потому что не в порядке она Роману не нужна.

Он закрыл глаза, приказал себе отбросить ненужное и сосредоточился на крошечном белом пятнышке, которое едва заметно выделялось на фоне полного мрака. Если это пятнышко усилием воли увеличить так, чтобы оно заполнило белизной всю картинку, то забвение, а с ним и сон придут сами собой.

Но пятнышко упорно не увеличивалось, окончательно пропадая в угольного цвета черноте.

Роман тогда попробовал отыскать фиолетовый цвет, который тоже хорошо расслабляет. Однако и с фиолетовым вышла незадача.

Он понял. Слишком много беспокойных мыслей. Точнее, одна, но занимает она очень много места и вытесняет все остальное. День кончился, не принеся сколько-нибудь ощутимого результата. Ну, в плен-то они попали. А дальше что? Захочет Али-хан сообщать о них Фахиму? Или сочтет это ненужной тратой времени? А если сообщит, а Фахим не пожелает признавать никакого такого старого друга? Воды утекло много, обстановка изменилась, и нынешний генерал Фахим – это не прежний лейтенант Фахимджан.

И что тогда? Если Фахим откажется?

Тут перспективы обрисовывались такие, что Роман и думать о сне забыл. Казнили Хука при них не зря. Али-хан словно говорил: вот так будет и с тобой. И будет, если Фахим не выручит. Потому как надеяться больше не на кого. Эдвардс они не тронут. Она капитан английской армии, за нее можно получить изрядный бакшиш. Ну, или сменять ее на пару десятков пленных талибов. А какой прок с него, человека совершенно непонятного статуса? Потребовать за него выкуп? Счас, дождешься от этих русских. Содержание пленника встанет дороже суммы, которую в конце концов удастся у них выторговать. К тому же он все время будет рваться в бега, возись с ним. Просто так отпустить? Не в привычках местных вождей. Да и свои не поймут. Значит, лучше всего отдать палачам. И людей потешить, и от лишней заботы себя избавить. За неимением поблизости кинотеатров местные жители только рады будут. Чего тут, змей мало, что ли?

Роман поморщился, недовольно дернул подбородком. Ну вот, нагнал себе страхов на ночь грядущую. Во-первых, ничем таким он пока не заслужил, извините, змеи в задницу. Во-вторых, можно в крайнем случае и Али-хана чем-нибудь заинтересовать. Тут, конечно, придется извернуться и придумать что-нибудь эдакое, типа обстрела английской базы, внутреннее расположение которой Роман запомнил очень даже неплохо. Такого рода диверсию он мог бы провернуть при небольшой подготовке за милую душу. Немного некрасиво по отношению к принимавшим его британцам, но ничего не поделаешь, жить как-то надо, и в его случае все средства будут хороши.

Ну, и что-нибудь другое можно изобрести. А там, глядишь, и Фахим подоспеет. В общем, прорвемся…

Кое-как себя утешив, Роман все же сумел разогнать чернильный мрак перед глазами и увидел разноцветные сполохи вроде северного сияния. Они то замирали, то разгорались вновь, с каждой вспышкой унося его все дальше от провонявшего навозом узилища.